Березин (berezin) wrote,
Березин
berezin

Categories:

История про кочегара

.

Больше всего мифологии вокруг того, что рядом. Вот есть чудесная песня, одна из трёх, что я исполнял под гармонь в пьяном угаре, к концу первых суток - и называется она "Раскинулась море широко". Всё веселье в том, что называлась-то она "Кочегар", но это как-то не откладывается в общественном сознании.
Причём происхождение её странно. Есть романс Щербины "После битвы", положенный на музыку Гурилёва.

Не слышно на палубе песен.
Эгейские волны шумят…
Нам берег и душен, и тесен;
Суровые стражи не спят.

Раскинулось небо широко,
Теряются волны вдали…
Отсюда уйдем мы далеко,
Подальше от грешной земли!

Не правда ль, ты много страдала?
Минуту свиданья лови…
Ты долго меня ожидала,
Приплыл я на голос любви.

Спалив бригантину султана,
Я в море врагов утопил
И к милой с турецкою раной,
Как с лучшим подарком приплыл.

1843(?)

Что забавно, этот текст соотносится ещё и с "Но радостно встретит героев Рыбачий, родимая наша земля". Николай Фёдорович Щербина был, кстати, очень интересный поэт (не в смысле "хороший) - это я не к тому, что прямо сейчас нужно отложить Тютчева, и читать таганрогскую поэму "Сафо". Щербина родился в 1821 году неподалёку от Таганрога, бедствовал, занимался самообразованием, и в какой-то момент сконцентрировался на греческой теме. Это был такой радостный стилизатор античности (это, кстати, чрезвычайно интересный и сложный феномен - какой должна быть античность в глазах читателя середины позапрошлого века). Щербина служил, переехал в Москву, затем в Петербург, где и скончался в 1869. Его прилично издавали, но понятно, что клеймо "автора протокочегара" всё пребивает. А это клеймо надо бы смыть, потому что хоть "После битвы" и было популярно на флоте, всё ж это не "Кочегар".
Неизменной осталась лишь музыка Александра Львовича Гурилёва. Вот, кстати, тоже феномен - потому что он, (ну и ещё, пожалуй Александр Варламов) и сделали то, что было русским низовым романсом. Гурилёв был из крепостных, вольную получил в 1831 году, когда ему было двадцать восемь лет, болел, страдал и скончался в 1858 году. Вот как раз Гурилёв и придумал то, что действует на русское застолье как облако слезоточивого газа.
Однако, слова вписывались и дописывались - и песня вот уж действительно народная. Ей иногда - справедливо или нет - авторство отдают Фёдору Сидоровичу Предтече, что служил на пароходе «Одесса», и сочинил стихи после гибели его товарища кочегара Василия Гончаренко во время рейса весной 1906 года по маршруту Херсон — Константинополь — Александрия — Дели.
В народном сознании это ещё такой обобщённый корабль Добровольного флота. Ходили они и на Владивосток, переправляя каторжников. Возили и переселенцев. Довольно вспомнить и рассказ "Гусев" у Чехова. Но после передвижения эскадры адмирала Рожественского, за которым все следили по газетам, история приобрела дополнительный оттенок. В журнале "Наука и жизнь" пишут об этом, исходя из предположения (мне кажется, насильственного), что действие происходит на военном судне.
Есть другая история - про Георгия Зубарева, что служил на торговом пароходе «Олег». Многог лет назад его сестра написала в газету, и сообщила, что именно её брат сочинил «Раскинулось море широко...» Я очень люблю эти истории, в которых не то он шубу украл, не то у него украли - родственники показывают миру какую-нибудь рукопись, письмо со стихами, что это значит, никому не понятно, и что это доказывает - неясно.
Ясно, меж тем, что кочегарам было несладко, мёрли они не так уж, чтобы редко, песня дописывалась и переписывалась десятками людей, а пелась миллионами. Это проблема подхода - с одной стороны есть в мире мотивация "А вот то, что вы любите, сделал..., а вовсе не ...", с другой стороны подозревать родственников или друзей неловко. Ещё и в народных песнях вносятся историей такие поправки, что непонятно, что сначала - яйцо или курица. М вот тут нам пишут: "В 1967 году севастопольский журналист Владимир Шаламаев разыскал в Балаклаве сестру Георгия Зубарева, девяностолетнюю Тину Даниловну Зубареву-Орличенко и записал несколько неизвестных текстов песни. В 1976 году я встретился с другой сестрой Зубарева, Марией Даниловной Зубаревой-Архипец. У восьмидесятилетней Марии Даниловны была отличная память. И она подтвердила, что первоначальный текст песни, который читал ей брат — Георгий Зубарев, был длиннее. И прочитала эти стихи:

Я помню, механик вскричал:
— Подлецы! Задам я ему притворяться! —
И, ткнувши ногою в бок мертвеца,
Велел ему тотчас убраться.
— Не смейтесь вы! —с ужасом доктор вскричал,—
Он мертвый, совсем застывает!
Механик смущенный тогда отвечал:
— А черт же их душу узнает!
Я думал, что он мне бессовестно врет,
Он не был похож на больного...
Когда бы я знал, что он в рейсе умрет,
То нанял в порту бы другого.


Мне всё это до крайности сомнительно (как и ценность этой строфы). Народные песни тем и хороши, что они вышлифовываюся многократным пением, теряя всё лишнее, как острые углы. Не всегда чем длиннее, тем лучше.
Потому как в русском застолье пустить слезу мало, обязательно кто-нибудь скажет: "А вы знаете, что на самом деле..." Или там "Первые два куплета взяты у ...А.С.Пушкина. Только море там Эгейское" - не перечу, нет. Поэтому - и ради этого, наверное, и был написан этот текст - при встрече с адептами того или другого авторства я лишь согласно киваю. "Да-да, именно он".
Но вот статусный текст (курсивом выделены менее употребляемые строфы).


Раскинулось море широко,
И волны бушуют вдали.
Товарищ, мы едем далеко,
Подальше от нашей земли.

Не слышно на палубе песен,
И Красное море шумит,
А берег суровый и тесен -
Как вспомнишь, так сердце болит.

На баке уж восемь пробило -
Товарища надо сменить.
По трапу едва он спустился,
Механик кричит: "Шевелись!"


Котлы паровые зловеще шумят
Под натиском сил содрогаясь
Как тысяча змеев они зашипят
Последние силы срывая.


А он, извиваясь пред жарким огнем,
Лопатой бросал ловко уголь;
Внизу было мрачно: луч солнца и днем
Не может проникнуть в тот угол.


"Товарищ, я вахты не в силах стоять, -
Сказал кочегар кочегару, -
Огни мои в топках совсем прогорят,
В котлах не сдержать мне уж пару.

Нет ветра сегодня, нет мочи стоять.
Согрелась вода, душно, жарко, -
Термометр поднялся на сорок пять,
Без воздуха вся кочегарка.

Пойди заяви ты, что я заболел,
И вахту, не кончив, бросаю,
Весь потом истек, от жары изнемог,
Работать нет сил, умираю!"

Товарищ ушел... Он лопату схватил,
Собравши последние силы,
Дверь топки привычным толчком отворил,
И пламя его озарило.

Лицо его, плечи, открытую грудь,
И пот с них катившийся градом,
О, если бы мог кто туда заглянуть -
Назвал кочегарку бы адом.


Окончив кидать, он напился воды,
Воды опресненной, нечистой.
С лица его падал пот, сажи следы,
Услышал он речь машиниста:

"Ты вахту, не кончив, не смеешь бросать,
Механик тобой недоволен;
Ты к доктору должен пойти и сказать.
Лекарство он даст, если болен!"

За поручни слабо хватаясь рукой,
По трапу наверх он взбирался;
Идти за лекарством в приемный покой
Не мог - от жары задыхался.


На палубу вышел... Сознанья уж нет.
В глазах у него помутилось...
Увидел на миг ослепительный свет...
Упал... Сердце больше не билось.

К нему подбежали с холодной водой
Пытясь привесь его в чувство.
Но доктор пришел и сказал им тогда:
- напрасно тут наше искусство.


Три дня в лазарете покойник лежал
В тельняшку матроса одетый
У него на груди крест из воска лежал [1]
Крест таял, жарою согретый.

Проститься с товарищем утром пришли
Матросы, друзья кочегара,
Последний подарок ему поднесли -
Колосник горелый и ржавый.

К ногам привязали ему колосник,[2]
Простынкою [3] труп обернули;
Пришел пароходный священник-старик,
И слезы у многих сверкнули.

Был чист, неподвижен в тот миг океан,
Как зеркало воды блестели;
Явилось начальство, пришел капитан,
И "Вечную память" пропели.

Доску приподняли дрожащей рукой,
И в саване тело скользнуло,
А пучине глубокой, безвестной морской
Навеки, плеснув, утонуло.


Напрасно старушка ждет сына домой, -
Ей скажут, она зарыдает...
А волны бегут от винта за кормой,
И след их вдали пропадает.


________________
[1] Тут что-то странное - может и была практика этих восковых крестов, но более логичным мне кажется вариант "В руках он дешёвую свечку держал".
[2] Что интересно, так это то, что не все люди, даже пользующиеся печами на даче и дома, представляют себе, как выглядит колосник - цельнолитая чугунная решётка с прозорами для доступа воздуха снизу, на которой и горит твёрдое топливо. Весит много - от пяти до ста килограмм бывают. А то и больше, говорят.
[3] Койкою - справедливо, что матросов хоронили в море, завернув в брезентовую полосу их собственной кровати-гамака. Желающие могут увидеть из в фильме "Броненосец Потёмкин". Или вот рисунок: "На протяжении многих столетий постелью для матросов на кораблях служила парусиновая подвесная койка в виде гамака с тонким матрацем из крошеной пробки. В плане она имеет вид прямоугольника, у малых сторон которого сделано по восемь по восемь люверсов для так называемых шкентросов".


Общеизвестна студенческая переделка песни с физико-математическим уклоном (с тысячей вариантов - отстаньте от меня, бывшие студенты, вас много со своей ностальгией, а я - один):

Раскинулось поле по модулю пять
В углах полиномы стояли
Товарищь не смог производную взять
Ему в деканате сказали:
Нельзя "на ура"матанализ сдавать,
Профессор тобой не доволен
Изволь теорему Коши доказать
Иль будешь из вуза уволен
А он у доски уж не в силах стоять
В глазах у него помутилось
Увидел стипендии тающий след -
Упал, сердце больше не билось
Три дня в деканате покойник лежал
В штаны Пифагора одетый
В зубах он зачетную книжку держал
Единственной тройкой согретый
А утром, лишь только раздался звонок,
Студента друзья навестили
Из векторов крест, из парабол венок
На чело его возложили
К ногам привязали тройной интеграл
И в матрицу труп обернули
И старый профессор над ним прочитал
Кхе-кхе, теорему Бернулли
Напрасно старушка ждет сына домой
В науке без жертв не бывает
А синуса график волна за волной
По оси абсцисс пробегает...


ссылаться не буду на всё это "На миг увидал он стипендии свет", ""К ногам привязали тройной интеграл и в матрицу труп робернули"). Но вот была и такая песня военнопленных, кстати:

Сижу в котловане, в большой глубине,
Раскинулся лагерь широко,
И сеток не видно конца.
Товарищ, мы едем далёко -
В немецко-чужие края.
Сижу я, судьбу проклиная.
Я пленно-советский в немецкой стране,
Тюремную жизнь начинаю.

Нагайки и пули здесь были в ходу,
Они нас кормили и грели
В дождливые ночи, промокши насквозь,
Сидя без сапог и шинели.

Однажды был загнан я в котлован,
Лошадка к нам в руки попала.
Упала лошадка с большой высоты
И вмиг по кусочку пропала.

Как хищные звери, терзали коня,
Топтали друг друга ногами.
И что получилось у нас в темноте!
Ракеты над нами сверкали.

Прощайте, родные, прощайте, друзья!
К победе мы вас призываем,
Мы счастья желаем всем вам, старикам,
И с этим сейчас умираем.
.

Извините, если кого обидел.
Subscribe

  • Post a new comment

    Error

    default userpic

    Your IP address will be recorded 

    When you submit the form an invisible reCAPTCHA check will be performed.
    You must follow the Privacy Policy and Google Terms of use.
  • 78 comments
Previous
← Ctrl ← Alt
Next
Ctrl → Alt →
Previous
← Ctrl ← Alt
Next
Ctrl → Alt →