Я вот лучше про Ходорковского расскажу. Вернее, даже не про него, а про то, как я учился на агента влияния в его секретном лагере. Мне жутко понравилось учиться на агента влияния, потому что вывезли в лес, кормили как на убой, а автомат разбирать-собирать мне невпервой.
Когда дождь был, нас строили в холле пансионата, как вёдро - на плацу (он там был замаскирован под футбольное поле. На занятиях по взрывному делу я откровенно филонил, так как приехал со своим. А вот радиодело мне очень даже понравилось - я с детства к нему страсть имел.
Много там мне чего рассказали, между прочим. То, как российские сериалы вытеснили российское кино, и что «Бригада» стоила $320.000 за серию. Про то, что "мы" всё время сравниваем "нас" с "ними", причём «они» в этом сравнении – разные. И вот "мы" знаем, что не получится, "мы" готовы к тому, что не получится, "мы" даже уже верим истово, что не получится Курск или там Норд-Ост или вертолёт собьют. Тогда все обсуждали сбитый вертолёт, а потом, разумеется его забыли. Спроси котого про вертолёт - не скажут ничего. Только под ноги плюнут.
Потом мне рассказывали про предпринимательство, приватизацию и перераспределение рисков. Говорили мне про рассеяная санкция в обществе против предпренимательства. А потом про Моисеев парадокс – о том, что не те, что вышли в путь, доходят до цели. Был там замечательный лектор, что говорил: «Хочется, сняв штаны, бежать за комсомолом». "Сняв" и «задрав» мешались фрейдовщина сгущалась из воздуха, указывая на происхождение воротил бизнеса.
Обсуждали, что такое «честный» политик» и что такое «бескомпромиссный»
В стране тогда было довольно угрюмо, и наубивали массу народа. Поэтом я ходил в бар, и выпивал под телевизор. А ведь что должно поставить по ТВ государство в такой момент? Оказалось, что только фильмы про войну, хорошие фильмы про войну. В баре показывали «Аты-баты, шли солдаты…» Под это можно было пить водку, и я понимал, что добром это для меня не кончилось.
А потом уже говорили про другое: как на катере уехал Ельцин к такой-то матери, а Астафьев стоит и машет ему в след, приговаривая: «Настоящий мужик», дескать выдал он ему мандат на выборы. И вот оттого толокся в ступах голов вариант отношений поэта и Власти.
У Пушкина был Николай I, а у Горького - Сталин, а у Солженицына – Хрущёв, и вот Солженицын думал, что его повезут на Политбюро. когда ему в камеру приносят новый пиджак. А его просто собираются высылать. Потом к Солженицыну придёт Путин за таким же мандатом доверия. Потом плавно переехали к двум употреблениям слова «народ» - как все жители или как все жители, кроме власти и к тому, что Распутин занимал при дворе место Толстого и к тому, что Горький похож на Гудвин, великий и ужасный – его никто не читает.
Больше всего, впрочем, мне понравился старичок, парашютный инструктор. Он говорил: «Делать что-то быстро, это значит делать медленные движения без больших перерывов между ними». О да это был тот ещё старичок, он вывозил в своё время детей-диверсантов в швейцарские Альпы на У-2. Там сначала надо было вылезти на крыло, и были случаи, когда торопливый парашютист куполом цеплялся за хвост самолёта.
Ну, под конец я напился, рванул рубаху на груди и все увидели, что на груди у меня "Никто, кроме нас" написано, а на предплечье - хуй спускается на парашюте. А как запел я "От героев былых времён не осталось порой имён. Те, кто приняли смертный бой, стали просто землей и травой"... Так на меня все косо и посмотрели.
И не получсилось из меня агента влияния.
Перелез я, от греха подальше, через забор и дал дёру. Благо места были знакомые - там у меня дача была.
Извините, если кого обидел
