Но всё же посреди ночи Малыш проснулся – проснулся он оттого, что в комнату вошла старуха. Одета она была в чёрные чулки и подобие удивительной сбруи, покрывавшей всё её тело.
- Прочь, прочь, старая! – крикнул Малыш, и удивился тому, что его друзья не проснулись от такого крика. Старуха маша хлыстом, меж тем, молча ловила его в тесном пространстве чулана. Философ кинулся в коридор, но тут старуха вскочила на него сзади, и он увидел, что в руках её, окромя плётки, находится огромный натуралистичный страпон.
- Прочь, прочь! – повторял Малыш, - а сам начал твердить молитвы и заклинания. Это помогло – вот он уже освободился и сам оседлал старуху. Бешенная скачка продолжалась долго, обращенный месячный серп светлел на небе. Робкое полночное сияние, как сквозное покрывало, ложилось легко и дымилось на земле. Леса, луга, небо, долины - всё, казалось, как будто спало с открытыми глазами. Ветер хоть бы раз вспорхнул где-нибудь. В ночной свежести было что-то влажно-тёплое. Тени от дерев и кустов, как кометы, острыми клинами падали через окно в пыльные комнаты нехорошей квартиры.
Такая была ночь, когда Малыш скакал странным всадником. Он чувствовал какое-то томительное, неприятное и вместе сладкое чувство, подступавшее к его сердцу. Видит ли он это или не видит? Наяву ли это или снится? Но там что? И невольно мелькнула в голове мысль: точно ли это старуха? "Ох, не могу больше!" - произнесла она в изнеможении и упала на землю.
Перед ним лежала красавица, с растрепанными пергидрольными волосами, с длинными, как стрелы, ресницами. Бесчувственно отбросила она на обе стороны белые нагие руки и стонала, возведя кверху очи, полные слез.
Затрепетал, как древесный лист, Малыш: жалость и какое-то странное волнение и робость, неведомые ему самому, овладели им; он пустился бежать к друзьям – они пробудились уже, и вместе покинули странный кров, шагнув прямо в зимнюю утреннюю темноту.
Извините, если кого обидел
