Есть у меня человек, что зовётся "мой несостоявшийся тесть". Впрочем, ему это, наверное, было бы неприятно услышать, поэтому я расскажу лишь об истории термина, будучи уверен в том, что он это не прочитает.
Однажды я работал на каком-то книжном мероприятии, и он пришёл ко мне в гости. Я что-то объяснил ему, и вот, он ушёл вдоль книжных рядов.
Приятель мой, Александр Феликсович, с удивлением спросил, кто это.
- Видишь ли, - отвечал я. - Это мой несостоявшийся тесть.
И рассказал ему нашу историю.
Александр Феликсович выслушал меня и заметил:
- Ты зря называешь его несостоявшимся. Судя по твоему к нему отношению, он-то как раз состоявшийся - просто между вами отстствует промежуточное звено.
И правда, промежуточное звено было устроено, счастливо и жило в другой стране. С моей стороны было нечесно примазываться к этой жизни, поскольку настоящий тесть всё-таки был.
Итак, иногда мы перемещались по городу вместе, тряся вениками, ворочали шайки общественных бань. Жизнь длилась - лишённая промежуточного звена, будто недоказанная теория эволюции.
Но история моей первой любви скорбная. Поэтому я расскажу её особый фрагмент.
В том доме, куда я ходил, жила помимо прочих уважаемых людей, не менее уважаемая пожилая женщина - Мэри Моисеевна. Мэри Моисеевна была очень странная женщина. Во-первых, она была Мэри, а не Мария, во-вторых, она была еврейка из старой Риги. Еврей в Риге был не совсем еврей. Про эту породу Виктор Шкловский сказал: "Они не русские и не немки, они сыворотка из-под простокваши".
Как-то Мэри Моисеевна однажды решла поделиться со мной дневными наблюдениями:
- Вы знаете, Владимир Сергеевич, иду я мимо булочной и вижу - какой-то молодой человек лежит пьяный в луже. Думала - вы. А присмотрелась - не вы...
В этой огромной разветвлённой семье была другая специальная старушка, что занималась хранением геральдических знаков. Она рисовала огромное геральдическое древо, к которому что ни день, то прирастала новая веточка.
Прошло несколько лет, и она подступила ко мне с очевидным вопросом:
- Володя, как вас вписать в наше древо?
Я мрачно ответил:
- Впишите меня карандашом.
И, как всякая острота, эта фраза оказалась отвратительно пророческой.
