Малыш немного испугался, когда увидел на своём подоконнике толстого человечка. Человечек был одет в чёрный кафтан, расшитый серебром и был похож на гусарский мундир, а за плечами у человечка развивался чёрный бархатный плащ с кровавым подбоем. Он немного был похож на Супермена, но Малыш сразу догадался, что это Карлсон.
- Давай пошалим?
Пошалить Малыш очень хотел, потому что он заболел, и давно не выходил из дома – а гулять так хотелось!
- Мы сейчас полетим, - сказал Карлсон, бесцеремонно засунув Малыша подмышку. – Ничего, не бойся, бояться уже совершенно нечего.
И они, описав петлю, взлетели на крышу. На крыше стояла лошадь.
Другой бы удивился, а малыш только захлопал в ладоши – хотя конь был унылый и ужасно тощий, похожий на скелет, обтянутый бумагой. Похоже, Карлсон его совсем не кормил.
- Да, мы полетим на коне. А что удивляться, - объяснил Карлсон. – Когда сажаешь кого-нибудь себе на шею, то можно её натереть, да и мой конь крылат и куда более поместителен.
Для начала они попали в чудесный марципановый дворец. Там повсюду били барабаны и стойкие оловянные солдатики маршировали туда и сюда, бойко отдавая честь, и теряя «на караул» свои карабины. Штыки сверкали на солнце, пахло табаком, ваксой и солдатскими сапогами.
Привязав коня к хлебному дереву, Карлсон и Малыш прошли во дворец. Во всех комнатах им кланялись фрейлины с потасканными лицами, и придворные в затасканных костюмах. Их представили принцу и принцессе, которые играли в крокет очень странными клюшками. Принцесса, забыв о своём марципановом принце, принялась кормить Малыша тортом в форме кривого огурца.
Однако Карлсону быстро надоело это зрелище, и он заявил, что шастать по ночам к принцессам Малышу рано. Поэтому Карлсон отобрал у Малыша торт-огурец и быстро съел сам.
- Давай пойдём на свадьбу, - предложил Карлсон, вытерев свои жирные губы. – Только ты, Малыш, должен надеть военный мундир. Военный мундир очень всех красит.
- Знаешь, милый Карлсон, мне не очень нравится эта идея. Может, кого-то он и красит, но я не очень хотел бы идти куда-то, где военный мундир является необходимым условием.
- Фу, какой ты скучный! Даже если это мышиная свадьба под полом, где всё вымазано салом в качестве единственного угощения? Впрочем, как знаешь.
И, покинув марципановый дворец, они полетели глядеть на птичек.
Вскоре они увидели огромный птичник, где сидели петухи и куры, индюки и утки. В птичник залетел аист и начал проповедовать всем, кто там был о египетской вере, пирамидах и том, как хорошо быть страусом и бегать взад-вперёд по пустыне.
Впрочем, индюки затопали, утки захлопали, а петух сказал, что аист просто дурак.
Карлсон плюнул на пол и швырнул в петуха камнем:
- Завтра из вас сварят суп, ответственно вам говорю! Это ж я, Карлсон, не узнали меня? – и птицы, узнав, враз затихли, а аист улетел.
- Ты знаешь, милый Карлсон, - сказал Малыш. – Ты, по-моему, не прав. Ну чего этот аист доебался до петухов и уток со своими страусами. Вот если я буду приставать к Боссе, который сломал ногу, с рассказами о том, как хорошо играть в футбол, он, по-моему, не обрадуется. Да и счастье страуса, который носится по своей Африке и никак не может взлететь, мне кажется – не очень велико.
Но Карлсон его уже не слушал.
Они перенеслись обратно в комнату Малыша.
- Ну, - начал прощаться Карлсон. – Мне пора. Надо к завтрашнему дню принарядить весь мир. Я вывинчу из своих дырочек все звёзды, пронумерую их, и привинчу обратно – но в строгом симметричном порядке.
- Вот так мерзость, - сказал вдруг портрет на стене. Это был портрет дедушки Малыша, который был изображен с секстантом в руках.
- Вот так мерзость, - повторил он. – Ведь звёзды не игрушки, а такие же светила, как наша Земля.
- Дедушка, - робко возразил Малыш. – Земля вовсе не светило.
- Дело-то не в этом, - сурово ответил портрет. – Знаешь, Малыш, как только ты услышишь, что что-то хотят пронумеровать и повесить – жди беды. Не говоря уж о желаниях приукрасить мир – они вечно кончаются какой-то дрянью, пахнет горелым мясом, а мир, не смотря ни на что, становится только хуже.
- Глупости! – крикнул Карлсон, - и снова схватив Малыша в охапку, вылетел в окно, где уже давно, перебирая в воздухе ногами, их поджидал бледный конь.
Чтобы погонять его, Карлсон прихватил из дома Малыша швабру.
- А вот, смотри, это мой брат. – Карлсон ткнул пухлым пальчиком в другого человечка с моторчиком, что, держа в каждой руке по раскрытому зонтику, будто парашютист, пытался приземлиться на чьём-то подоконнике. – Его зовут Оле-Лукойе. Братец мой человек мягкий, любит варенье – оттого сказки его сладкие и липкие. Когда он вваливается в чужой дом, то сразу подкрадывается к детским кроваткам и брызжет детям в глаза сладким молоком из специальной спринцовки. А потом он легонько дует им в затылки, отчего дети окончательно теряют способность сопротивляться.
- Бр-рр, - сказал Малыш. – Не очень-то мне это и нравится! Вот ещё! Подкрадываться и прыскать в глаза! Да ещё дуть в затылок!
- Не бойся, - ответил Карлсон. – Тебе это не светит.
А пока они летели над мостовыми - мимо окон, балконов и черепичных крыш. И отовсюду высовывались дети. Карлсон спрашивал их всех, какие у них были отметки за поведение.
- Хорошие! – отвечали все.
- Покажи-ка! – говорил он.
Детям приходилось показывать дневники, табели и справки, и тех, у кого действительно были отличные отметки, Карлсон сажал впереди, а троечников и хулиганов он сажал позади себя.
- Вот видишь, как всё просто, и ничего не надо бояться.
- А я и не боюсь, - отвечал Малыш, хотя его била крупная дрожь. Ему очень не хотелось слушать ни страшные, ни весёлые сказки, ему хотелось обратно к маме. Но он твёрдо знал, что это не самое страшное, а самое страшное как раз превратить свою жизнь в погоню за справками о хорошем поведении.
Но они неслись по небу, забираясь всё выше, и хлопал над головой чёрный бархатный плащ, и тускло светили пронумерованные Карлсоном звёзды.
Сам Карлсон гулко хохотал, размахивал шваброй и шептал Малышу на ухо:
- Не надо бояться, не надо! Да не бойся, дурачок, ты ведь и не проснёшься.
Извините, если кого обидел