В связи с давнишними разговорами о ностальгии как товаре, начал размышлять о драматурге Рощине.
Есть такой тип писателя, что как бы известен, а пройдёт несколько лет - чорт знает что такое. Ты помнишь имя, а более ничего не помнишь. О чём пьеса "Валентин и Валентина", о чем "Старый Новый год" - непонятно.
Это при том, что я, в общем хорошо представлюяю себе, что Михаил Рощин родился в Казани, что отец его был Михаил Гибельман, и понятно, что не от хорошей жизни писатель в России берёт себе псевдоним. У Рощина классическая биография советского писателя – с географическими переменами и долгим путём к признанию. Он жил в Крыму перед войной, затем эвакуация, затем он работает фрезеровщиком на московском заводе, потом пишет статьи в газету, и, наконец, учится в Литературном институте. Далее следует перерыв в биографии, когда он живёт в Камышине, потом возвращается в конце пятидесятых в Москву, работает в "Новом мире".
Дальше следует само общественное признание - и всё остальное менее интересно.
Так вот - это классическая судьба советского писателя послевоенного времени. Ну, да – не без очевидных конфликтов с властью - в 1963 году он написал пьесу "Седьмой подвиг Геракла", и её запретили, а поставили наново только в конце восьмидесятых. Но времена "вполне вегетарианские" и "Валентин и Валентина", поставлена и во МХАТе, и в "Современнике", и в БДТ, а потом и во множестве других театров. Вышел ворох фильмов по пьесам - всё та же "Валентин и Валентина", "Старый Новый год", "Роковая ошибка" и "Шура и Просвирняк". Абсолютное признание таких пьес как «Торопитесь делать добро» и рощинский "Эшелон", что Галина Волчек ставила и в Москве, и в Хьюстоне – тоже показатель славы.
Я их видел, таких писателей. Они были крепкие, часто похожие на белые грибы. Люди с удивительно похожими судьбами.
Оказалось при этом, что сейчас на пьесы Рощина устойчивый спрос - не знаю как с постановкой, но со чтением - это так. Всё дело в ностальгии - потому что на ностальгии большой спрос. Не на социальное устройство прошлого (в одном хорошем фильме эмигрант долго распинается о тяге к прошлому, а когда по волшебству переносится в Ленинград на Московский проспект, то начинает панически орать, увидев статую Ленина). Это ностальгия именно по бытовым переживаниям.
У Рощина, кстати, была такая пьеса "Дружина", что предваряет другой фильм Мамина - "Бакенбарды". Действие пьесы происходит в маленьком южном городке народные дружинники захватывают власть, и начинается угрюмый военный коммунизм со всякими безобразиями. Но Рощин написал её в 1965 году, и, понятно, какая судьба была у этого текста. Пьесу напечатали только в 2000 году, и, вот теперь – во втором томе этого собрания.
Интересно, как читаются тексты прошлого. Если не брать в расчёт титанов, то существует три типа таких не утративших популярность текстов:
- удивительный, исполненный безумия трэш, который можно пересказывать или зачитывать в застолье на манер хорового чтения журнала "Корея".
- вещи безусловно свидетельствующие о времени - такими были пьесы Погодина. В них масса мелочей, подробностей и проговорок.
- вещи, что повествуют об универсальных эмоциях – добротное описание течения жизни, рефлексия по поводу быта, переживания - они-то [как в этом случае] должны пользоваться спросом.
Если писатели - это одно, то вот стареющая драматургия - совсем другое. Например, не то, что "Чужая тень" и "Русский вопрос", но шатровская "лениниана" у меня вызывает приступ интереса - там просто пир духа" "Все хотят, чтобы Сталин ушёл, но он остаётся. Занавес". Сейчас он, кажется, что-то написал для Ванессы Редгрейв - про Ленина, кажется. Было бы интересно, еслибы его тогда сыграл Закаев.
Хер его знает, какая мысль у меня ещё по этому поводу была, но сейчас я лучше схожу на кухню, а потом продолжу.
Извините, если кого обидел