- Ой, не публикуйте это Володя, козленочком станете.
- Слова-то не выкинешь. Каждый должен нести свой крест, да.
- Все испортите. Есть такая архитепичская ситуация. Сидит благур, анекдоты травит. Имеет успех. Потом, раздухарившись, выдает что-то такое удалое. И тишина звенит. Только в уголку хохотнет какой-то глухой старичок. "Мучительно я пролил семя. И понял я, что я в аду". Но дело Ваше, конечно.
- Именно этого и нужно добиваться - иначе все гогочут с круглыми лицами. А вместо глаз у них оловянные пуговицы. Если не сделать - останется только капустник с ржанием.
Я, кстати, ровно десять лет назад написал роман в трёх строчках. Вот он: «Но чёрт, подведя веселящихся дачников к окованным воротам, вдруг сбросил с себя маску.
«Вот и всё», - сказал он. – «Дальше мне нельзя».
Дачники хрюкнули, их жёны уткнулись в букеты, а дети замерли, держа скакалки над головами».
- Авторская воля. Если в конце так необходимо довести игру до абсурда, до чуства неловкости, до ощущения, что вляпался в бреннеровскую какашку перед картиной в музее - тогда конечно. Только думается мне, что в этой боязни капустника - мифической, кстати, капустник куда уморительнее этих ваших текстов, потому что они все же про другое, но что поделаешь, если он вам мерещится - так вот, здесь очень много от болгарского штангиста, от ревности к нормам и чапаевским пустотам, и очень мало от литературы. А так-то - я знаю утонченных культурологов в обтягивающих штанах, которые всю жизнь упиваются подробностями де Сада, приговаривая "Ах, какой текстуальный контекст!". Им понравится, им тоже кажется, что капуста - фи, "нехорошо себя ведет". Они вам отыщут невъебенную философию, что-нибудь вроде "актуализации ответственности за интертестуальную парадигму"
- Тут существуют совершенно разные позиции - есть провокация. Это отдельное искусство, и у него далёкие, может быть, корыстные цели. Есть другая позиция - озорство. Детская радостная жестокость. А есть третья, которой я придерживаюсь - вышедший в тираж штангист из Болгарии, выехавший в Германию, аспирантура, ph.d., комнатка в лаборатории, реторты и колбы, криво нарисованная пентаграмма в углу. Если что - надо ответить за базар. Но эксперимент надо всё равно провести. Ведь ты твёрдо знаешь, что это не озорство и не провокация.
- Что ж тогда - эксперимент пресловутой училки по химии? Посмотреть, что будет, если слить в одну реторту из всех колб? Золота не добудете, сдается мне. Это скука. Вечно черствая теория. Озорство и провокация хоть зеленеют. Поглядеть на падающего от усталости издроченного фрикадельками Карлсона, до и прихлопнуть выбивалкой для ковра, а потом зевнуть и лечь спать.
Что ж, поглядим, какое мгновенье вы остановите своими тремя строчками.
- Нет, это не учительница по химии. Это такой учитель из сельской школы, у которого вдруг вылетает дверь на уроке, и класс наполняется солдатами. Они вытаскивают учеников во двор и строятся напротив. У учителя есть выбор - отречься от своих детей, или встать, прижавшись к кирпичу лопатками. И каждый учитель решает по-своему - остаться с тем, что ты создал, ведь ты пыхтел, мучился, плакал в тайне, когда тебе налили на стул чернила, но это всё твоё, плоть от плоти твоей, хоть и в школьной форме... Или отречься - сохранив пайку, пенсию и приглашение на чай старушкой-завучем.
- Ути-пути. Биссе капут. Возможно, мне никогда не понять этой чудовищной серьезности. Тем более, что вы всю дорогу глумились над своими учениками, а вот этот последыш, с заячьей губой, за которого вы костьми готовы лечь, вами же лично и растлен - вы его на коленках держали и пакости нашептывали.
- Тем более мне за него отвечать. Мадам Бовари - это я. Священное право художника отгрести пиздюлей за свою работу. Причём до этого разговора уверенности в этом во мне было меньше, да.
- Ну что ж, мне достанутся лавры адвоката дьявола. Только вы запутались в своих метафорах с учителями. То ли у вас там сбрендившая Мария Кюри в женской гимназии, то ли Януш Корчак. В любом случае, если такая священная корова нужна в жертву вам самому – дерзайте. Это очень хороший пример того, чем кончается милое озорство у маститых русских писателей. Нежным барышням урок
- Известно чем кончается - эпилепсией, уходом из дому. Некоторым повезло - их застрелили в моём возрасте.
- Это у вас черные реки зависти. А лучше - перечтите Женитьбу Фигаро. Очень своевременная книга
- Нет, я уже откупорил коньяку бутылку. Шампанскому не время и молодости пылкой.
- Да, вы уже всем сообщили, что вам время тлеть.
- Тлеть - значит выделять тепло.
- "Тепло ли тебе, девица»? - «Тепло, дедушка!"
- С теплыми известно что происходит слава о них переходит из уст в уста, подолгу не задерживаясь
по мне игра "холодно-горячо" - интереснее, но это дело вкуса и темперамента.
- Вы забываете, что я прилежно учил законы термодинамики. Согласно первому закону - более тёплое тело отдаёт тепло более холодному. Иногда, правда, после охлаждённое первое тело лежит, глядя в холодное небо остекленевшими глазами. Но это уже, так сказать, издержки профессии. Всё это давно описано и предрешено физиками, которые под видом интегралов на досках аудиторий пишут свои мене, мене, текел, упарсин.
- Ученость вас и губит - у вас там солнце принимают за квадрат и вообще грешат допущениями и схоластикой. В вашей любимой задачке телега едет мимо мужика, а самолет ждет, пока под ним помчится взлетная полоса, так что никогда не пытайтесь все свести к физическим понятиям.
- Зато ученье и опыт, сын ошибок трудных, позволяют нам не вымостить невзначай Котлован телами прекраснодушных людей. Наука косвенным образом борется против утопии, в которой мучают всех, в угоду благолепию и внешней безмятежности.
Это как борьба инь и ян. Жизнь победила смерть неизвестным нам способом.
- Очень все усложняет ваша наука множит сущности без необходимости, и в то же время упрощает до черного и белого. Я всегда знала, что в науку уходят с головой максималисты и романтики, которые видят только инь и ян, не замечая всего спектра красок, что расположен между ними.
- Вовсе нет - наука вкупе с душой, сухая теория и пышно зеленеющая герань очень хорошо сочетаются. А вот романтики... У них-то есть инь и есть ян, и вместе им не сойтись. А когда романтики получают силу, то развешивают на фонарях экспериментаторов. И всё оттого. что экспериментаторы им сильно мешают, нарушая монолитную картину мира. Экспериментаторы ведь играются со спектрометрами, а романтики измеряют мир в стаканах молока.
- А особенно хорошо удаётся сочетать все вышеуказанное болтунам, каковыми мы и являемся. Энергия разговоров, самая дешевая и выгодная энергия в мире. Все в нее уходит и в нее превращается.
Физик-болтун, романтик-задушевник, филолог-псевдобол - они всегда найдут общий, хорошо подвешенный язык. И еще - вот увидите, как тут все порадуются вашей "чудовищной" истории. Красота капустника в том, что там заранее пускают искусственный смех за кадром, очень заразительный. А главное - все герои так узнаваемы, вот ведь радость-то! И детки ваши захлопают в веселые ладоши и второпях побегут в избу.
- Но мальчик-то, мальчик сзади - с разбитой коленкой! Он может-таки понять, что клюквенный сок пахнет очень странно, что у всякого пира взрослых есть похмелье, и всякий животный гогот превращает родителей в японских свиней.
Он может, это и не поймёт до конца, но некоторое сомнение в нём зародится. И, может, это поможет, ему решить потом, что он живёт в прекрасном и яростном мире, вдали на путях ревёт паровоз, какой-то сокровенный человек ждёт его на станции с авоськой - мир равнодушен и жесток, зато воистину прекрасен.
Нет, лучше он будет негритянским мальчиком, состарится в Четвёртом Риме, выйдет на полицейскую пенсию после того, как упакует в санитарную машину своего напарника, беременную жену которого убил маньяк. Вот он стариком будет идти с судебным медиком и цитировать Хемингуэя - о том, что мир крив, но жить-таки надо. Полюбите нас чёрненькими, а белыми нас всякий полюбит - будет он думать, глядя на дождь в Сан-Франциско.
- Что ж, раз все затеяно ради того, чтобы выжать из него слезинку - тогда ладно. Только вот славную детскую книжку, которую так прекрасно перечитать уже подростком, когда горло в ангине, а вся серия Библиотеки Всемирной Литературы с родительской полки уже прочитана с фонариком под одеялом - вы у него отнимете. По мне - ваши ленивые эксперименты не стоят этой жертвы.
- Не так. Если у него вылезет слеза пошлого синего цвета, надо дёрнуть его за ухо. Потому что он уже прочитал Хэмингуэя, Набокова и Сервантеса, он подросток и много что видел в телевизоре. Через четыре года его будут учить убивать, и он будет сигналить фонариком разворачивающимся танкам. Если он разучится видет в мири зказок тысячи граней - ему не стоило вылезать из теплицы, той, что за избой справа. Поэтому мой эксперимент не ленив, а яростен.
Ну, у мальчиков, есть, правда, иной способ - спецшкола, университет, рефлексии и счастливое профессорское житьё в башне из слоновой кости, идентичной натуральной. Тогда он никогда не узнает, что герои сказок корчат рожи ему в спину. Но это другой мальчик - не тот, что с разбитой коленкой, а тот, что за ним - с цветочком в руках.
- Да всё в мире немного демагогия - если инь оторвать от яня. Беспощадная деконструкция (Боже, как я ненавижу это слово!) не хуже и не лучше плюшевого консерватизма. Они должны жить совместно. Ну, типа в детской Малыш читает с Карлсоном книжку, а в столовой Мама достаёт из чемоданчика снайперскую винтовку и целит в того раззяву-возчика, что на самом деле убийца из КГБ. Одинокая скупая слеза сползает у неё по щеке. Впрочем, я увлёкся.
- На самом деле, Володя, все-таки все упирается в чувство меры и вкус. Они, мне кажется, так устроены, что перестраиваются пропорционально серьезности задачи. Есть предел, когда вкус и меру уже не важны, тогда можно приносить любые жертвы, потому что за этим стоят глубокие и сильные чувства. А в данном случае все потому и демагогия, что Вы не холодны и не горячи, и на мальчика вам плевать с высокой крыши из слоновой кожи. Так, взогреть уснувшую чувственность порцией крапивы - развлечение для унтер-офицерских вдов.
- Отчего же столько людей, которые лучше меня знают, что я хотел сказать? Отчего же столько людей говорят, что знают, как и что я думаю? Откуда взялось столько людей, которые знают о моих душевных порывах лучше меня?
Ну ладно, не спрашиваю - откуда. Но откуда они хотя бы это знают? Откуда у них этот мелкоскоп? Я вот совершенно не знаю, кто и что чувствует - хотя это моя работа, я всё время сомневаюсь в том, что я надумал, я бегаю с ворохом линеек и измерительных приборов - и всё равно обмираю каждый раз от неуверенности.
Кто бы мне прислал по почте уверенность. Или хотя бы термометр для определения горячих и холодных блюд и отделения зёрен от плевел.
- Разумеется, я не знаю, что вы чувствуете, и что вы хотели сказать, как вы меня сами изволили учить, совершенно неважно. Судить можно только по впечатлению. Сам факт разговора с писателем противоестественен, так что я говорю только о том впечатлении, которое у меня складывается.
- Мне, как писателю, очень не хватает уверенности, в том, что "на мальчика мне плевать" (с) и проч., и проч.
Да и о впечатлении я остерегаюсь говорить в терминах "Очевидно. что". Мне - не очевидно. Ничего.
- Ну хорошо, спишите на полемический задор. Просто давайте будем сколько-нибудь честны - в данном случае, именно в этом вашем творении, вас легко заподозрить в цинизме - откуда вообще мальчики взялись? Ерунда какая-то - они вышли школьным строем из метафоры. Мальчики читать это не будут, а если и будут, то ничего не поймут.
Мне кажется, вы недооцениваете, что как вы там ни шокируйте, все равно ваши побасенки будут воспринимать как более или менее остроумный капустник, а пресловутую историю - как капустник на грани фола. Возможно, кого-то это шокирует и возмутит, а возможно - нет. Мы сейчас роскошный пиар сделали этой новелле в глазах тех, кто это читает.
А по высшей мерке такого жанра - то есть с разбором всех аллюзий и рассуждением на культурно-философские темы - вас оценят как раз нелюбимые вами деконструктивисты. Если и есть страсти и чувства в этом сборнике, то они остались за кадром. А как было на самом деле - мы знаем, никого не волнует.
- Ага! Значит, мальчики читать не будут? Да? Ну так что говорить тогда о травмах для неокрепших мозгов? Значит все половозрелы. Вы всё боялись, что это лишит кого-то очарования детской сказки, добавит горечи в стакан с молоком, где должен быть мёд. Кому добавит, кому и нет. Давайте поговорим серьёзно.
Вам неуютно в набоковском сюжете. И что ж? Это не означает ничего - даже того, что он хорош.
Вот радость находить оправдания всякому движению души, новая история про полено. Охота вам распространять собственную эмоцию на текст. Он её вызвал, и делу конец. А у вас и здание уже готово, и фундамент возведён, и фонарики горят, и дверные ручки привинчены.
При том, что вы даже для меня не сформулировали, что потревожило вашу душу. Ну, NN живёт с сестрой, юнец убил отца, читатели едут в метро и шелестят "Масонским мукомольцем". Что, что делает неуютным мир - то ли, что вместо клюквенного сока брызнуло настоящее? Что? Что?
- Для меня есть разница между набоковским произведением и вашим. Может быть, дело в литературных достоинствах вернее - гумбертовы страсти добивают до катарсиса, а пересказ этого же сюжета героем из Дара - "вообразите сюжетец" оставляет брезгливое, но хотя бы задуманное автором ощущение. А у вас...
Это вроде как трагические вещи, пересказанные... Ну, голосом пошляка, простите уж меня. Можно рассказывать анекдоты про эдипов-шмедипов, и они будут смешные, а тут вы смешите, а мне неприятно.
Мне неприятно, что мама трахается с сыном - но это тоже ничего не объясняет в моем общем впечатлении. Потому что я могу себе представить, что подобная история могла бы меня ужаснуть, тронуть, перевернуть всю мою душу - но не оставить такого душка. Просто на всем этом лежит печать такого холодного интереса, как будто автор отрывает мухе ножки да крылышки и смотрит, как она будет передвигаться. Ничего настоящего там не брызнуло. Вместо клюквенного сока - тухлый томатный, только и всего. Кроме того, отвлекаясь от эмоций, там все абсолютно предсказуемо и оттого плоско.
- Не знаю – может, в том дело, что кто-то из нас настоящая мать, и это материнство важнее литературы. Да, впрочем, и в этом соревновании выше-ниже тоже гармония. Хорошо, что иногда литература проигрывает.
Извините, если кого обидел
