- С Галковским, надо сказать, для меня связана некоторая загадка. Я всё никак не соберусь подумать про него, хотя надо бы - ведь из-за того, что я не хотел его печатать, накопились чёрные камушки в карманах моего тогдашнего начальства и меня как-то выгнали с работы. Не только из-за этого, но всё же. Я себя утешал мыслью о том, что моё отношение сформулировал Кукушкин, сказав, что Галковский - конечная стадия развития пикейного жилета. Я его не знаю лично, только видел пару раз. А вот по отношению к тем текстам, что я читал - вполне определился. Впрочем, он куда-то пропал.
- Но всё же, мысль эта не полна. Кого-то мне он напоминает - с извечным пассажем типа "я старый, больной, меня девушки не любят" ср. "Родственников у меня нет. Одни умерли, другие отдалились. Есть старенькая мама и сестра. Я их люблю. В общем же, я принадлежу к людям, основывающим династию. Я не вижу среди своих предков, включая отца, "Галковских". Можно сказать, что я сирота. О моей жизни (целиком) никто не знает, и о моих планах и фантазиях никто не знает". Кого-то это мне напоминает, сильно напоминает, но никак не могу вспомнить - кого.
- . Допустим, познакомься я с Галковским в какой-нибудь другой обстановке, если бы мы, скажем, вместе пельмени лепили, я бы с ним разговаривал и не чурался. Мне рассказали, что он кулинарирствовать любит. Он, возможно, подмигнул бы мне и объяснил, что всё это понарошку, как башня из фрикаделек. Просто так, между тем, как покачаться на люстре и побаловаться плюшками. И я бы отнёсся к этому с пониманием.
Но я, увы, имею дело только с текстом.
Что до Фёдора Михайловича - то у него широкое в общем-то ведомство, недаром он так хотел его сузить. Захочешь служить Иваном Карамазовым, а тебя Смердяковым назначат. Задумаешь служить Порфирием Петровичем, а тебя воткнут в Макары Девушкины.
- Да нет, наверное, не очень хорошо. Ведь Галковский - популярен, и популярен среди людей вменяемых. Я, например, не считаю своё мнение единственно правильным. Вот, скажем, меня раздражает стиль Галковского, и я начинаю раздражаться. А это неправильно.
- И ведь что ещё любопытно: расплывается само понятие истины. И на бытовом уровне, и на самом высоконаучном. Даже в так называемых точных науках нельзя говорить о чём-то, как о конечной истине. Всё основано на постулатах, а они недоказуемы. Размывается всё: логика, причинно-следственные связи, соотношение материи - духа - информации... Сплошные флюктуации...
Да и дело, как ни странно, не собственно в истине, а в том, что правила становятся не-универсальными. И тут-то появляется условный "Галковский", который собирает деньги на ремонт провала. Нет правила, чтобы собирать, а если и было - то его отменили. Но общественность не знает, и безропотно несёт серебро и медь.
- Я не Вас трактую, а "истину". Иллюзии и инерция, конечно, остались, как без них. Но если стираются грани истины, то как отличить, пророк перед нами или обманщик? Вред от него или благорастворение воздусей? Галковский или Березин? Фоменко или Володихин? А народ всегда обманываться рад. Кому ж нужны тьмы низких истин...
- Это абсолютно неверная постановка задачи. Именно от неё и растёт эта пирамида бессмысленного умножения смыслов.
Вот, смотрите. Вы пригласили меня-Березина в гости - вам нужно знать, не наблюёт ли Березин под кровать. И, наоборот, принесёт ли бухла. Не прижмёт ли вашу дочь в коридоре. Наконец, можно ли дать ему взаймы. Вы задаёте ему эти вопросы, потом проверяете ответы у сторонних экспертов. Обдумываете и обобщаете результаты на основании индукции вашего жизненного опыта и дедукции падения нравов.
И принимаете решение. В остальном вам всё должно быть похрену. Березина, может, и вовсе никакого нет - а только электромагнитный импульс.
- Должен отметить, что сама по себе претензия "тенденциозный и неточный подбор фактов", хотя и верна по своей сути, наверное, к тому же Галковскому, равно как и к Дугину с Переслегиным не должна всё же применяться - ценность их работ в открытии публике и некоем обосновании широких концепций, а не в тщательной работе над мелкой фактологией.
- Дело не в санкционированности. Вернее, не только в ней. Есть понятие научности. Это нормальное, вполне ничего себе понятие. Я верю в научность, в некую логическую проверяемость - как говорил мой коллега: "Наука знает очень мало, но то, что она знает - знает крепко. Это может быть проверено и воспроизведено любым другим человеком в другое время. А вот религия знает всё, но проверить это знание и повторить результат невозможно. Оно продукт веры". Так и здесь - ничто не мешает в обществе существовать и науке, и религии. Только не надо одному придавать форму другого.
Если бы условный "Галковский" высказывал бы свои мысли чисто по-писательски, то никакого недоразумения не было бы. Его можно было бы ругать за метафоры, сюжет и прочее. Но он иногда позиционируется как философ и публицист. Мне, правда, постоянно говорят, что у Галковского хорошая проза. Я же наблюдал какую-то нервную публицистику, действительно обер-смердякова и нидер-карамазова, и очень унылые сказки про каких-то утят. Жутко скучные притом. Но я действительно могу не понимать - может, я читал не то. Или не того Галковского.
Итог: дело не в истинности или ложности утверждений, а в их позиционировании.
Точно так же, к примеру, Л. Н. Гумилев ценен не тем, что ссылается в своих работах на мелкие и конкретные исторические факты - напротив его очень часто ловили на неточностях, но открытием новой концепции-метафоры. Этот ряд можно продолжить, и, возможно, любое широкополосное теоретизирование на общественно-экономические, социальные и исторические темы заведомо будет натыкаться на множество частных фактов, которые этой широкой теории противоречат. Это может быть связано с тем, что любая широкая концепция из области гуманитарных наук носит заведомо художественный и нечёткий характер, в отличие от физики или химии не является непреложным законом, а лишь приближённым описанием действительности.
На протяжении многих столетий печатное слово на Руси предполагалось санкционированной истиной. Инерция уважительного отношения к учёному суждению, закреплённому письменно, сохраняется и теперь.
На практике же мы увидели, что такое отношение общества к печатному слову оказалось, мягко скажем, не вполне оправданным.
- Вы знаете, я бы с вами согласился, если бы Гумилёв проходил, как тут сказали "по ведомству" его батюшки. Мне кажется неверным то, что он на этих неверных наблюдениях и неточных интерпретациях основывает теорию. Я и сам радостно придумываю миры, вполне конспирологические - вот мы с одним Живым Журналистом резвились и рассказывали друг другу, что на самом деле Троцкий пошёл с Крыленко в горы, и Троцкий поскользнулся и напоролся на ледоруб, а спасшегося от расстрела наследника пригрели потомки боярыни Морозовой и назвали его Павликом Морозовым, etc.
Для меня все эти концепции интересны, но не научны. (Ничего в этом нет страшного - поэтическая концепция иногда бывает не менее занимательна). Беда в том, что все эти теории подаются как научные - потому что поэтические кажутся менее прагматичными, славы от них меньше, да и денег меньше дают. Причин тут множество. Я не в претензии к Галковскому - точно так же, как и к Фоменко.
- С известной долей приближения он по этому ведомству, равно как и все прочие "масштабные" историки-социологи и проходит.
Наука не строит описаний идентичных изучаемому предмету.
Она строит приближённые модели. Требования к точности этих моделей в естественных науках ещё можно пытаться нормировать количественно, указывая граничные условия. В "гуманитарных науках" это затруднительно. Отдельные частные факты могут не укладываться, к примеру, в классовую теорию Маркса, цивилизационный подход Тойнби или же теорию этногенеза. Но это не портит сами теории и не особо снижает их ценность. Просто границы применимости таких теорий заведомо ограничиваются набором фактов и явлений, которые им не противоречат. Если тот же Гумилев или Галковский построили теорию, используя 60% истинных утверждений и фактов и 40% ложных - значит, нам просто имеет смысл принять, что сфера действия такой теории - те самые 60%. Как описательная модель такая теория все равно останется довольно полезной.
- Не знаю, как померить эти проценты, да и фразу о бочке мёда с биодобавками никто не отменял. Речь скорее должна идти не о том, что Галковский или кто-то там ещё должен соответствовать «высокому идеалу», а о полном банкротстве самой концепции.
Извините, если кого обидел
