- А что было на «Банных чтениях» интересного?
- Получите. Доклад назывался «Исчезновение политического». Я действительно практически ничего не слышала. Очень, кстати, хотела бы посмотреть тезисы – если уж не текст в целом, но, боюсь, вывесят они его не скоро, когда я уже обо всем забуду. Говорил он о том, что в современном российском обществе со страшной скоростью происходит исчезновение политической составляющей – и что вина это не столько правительства, сколько народа, который от этой политической составляющей отказывается (на выборы-то мы с вами вместе не пошли, а кто не пошел и на прошлые выборы – не будем показывать пальцем, хотя это был слоненок; и на митинги тоже не ходим; и всё из высоких побуждений; и в Живом Журнале мы пишем о высоком, а не о низких политических реалиях – хотя над ЖЖ пока не каплет, казалось бы – так что мы есть наилучший пример, как ни крути). Что люди сами загоняют себя на кухни, мотивируя это эстетическими причинами, и нежеланием мараться о политику, которая, как известно… - и вообще без нас все решено. Что на фоне всего этого происходит реставрация советской эстетики, которая воспринимается как аристократический шик, как «настоящее качество», что в рекламе «Донстроя» пишут: «дом расположен в районе старой классической застройки 50-х годов» – и что это не есть хорошо, по его мнению. Что по телевизору показывают советские фильмы как наиболее ценное (хотя это неправда, потому что в праймтайм идут все-таки сериалы и блокбастеры, но направление мысли понятно), и что «можете ли вы себе представить, чтобы в Германии через двадцать лет после Гитлера пели фашистские песни» (последнее вызывает у меня наибольшее отторжение, по многократно изложенным причинам, и потому что я сама советские песни пою – хотя «упырей», поющих советские песни, готова убивать – а значит, я на самом деле хочу смерти этой культуры, потому что, как мне тут справедливо, вероятно, заметили после чудовищного концерта памяти Высоцкого, с перепеванием неперепеваемого, что пока поют – оно живет, а если относиться как к памятнику – не переживет и погибнет раньше нас). И что люди с легкостью отказываются от своей собственной истории – недавней. В общем, ровно то, о чем я писала выше. Но поскольку я слышала очень мало – не уверена, что это было главное, и что он не сделал каких-то глобальных выводов. Ругали его, в кулуарах, за заумь и повторение много раз уже говорившегося, но мне как раз было почти понятно и интересно. Хотя как я ко всему этому отношусь, не знаю. Все остальные доклады должны было быть в том же направлении, и были, отчасти – но только отчасти, да к тому же я половину пропустила.
Собственно по теме - что касается высокой науки.
Там ведь разговор был не только об «уклоне в реставрацию», если можно так сказать, а о том, что не возникает ничего нового и мощного (то есть примерно то, о чем Гаврилов у себя писал, хотя бы и на другом материале). Я на эту тему слышала два высказывания - Рейтблата (у него был доклад про литературоведческую литературу, про общий объем и качество выходивших в последнее время книжек - по нему прошлись, очень сильно, и видимо не зря, из-за неверных посылок, чисто методологических - как материал собирал и вопросы ставил), и Гудков-Дубин-Левинсон, «социологическое». Так вот Рейтблат пытался доказать что ничего интересного у нас в литературоведении не происходит, и что без мощной школы мы погибнем. А социологи говорили долго и непонятно - но закончилось это очень ярко. Дубин схватил вырываемый микрофон и, размахивая листом бумаги, огласил список из десяти или двадцати трудов, философских и прочих, которые вышли в Германии вскоре после падения фашистского режима (запомнить мне удалось только Хайдеггера, это для меня темный лес абсолютно). То есть - а у нас десять с лишним лет прошло, а ничего не вышло равноценного. Это я сегодня вспомнила, на закуску - хотя меня смущает тот факт, что написанное «после», более-менее вскоре после падения режима, революции, как угодно, должно быть в значительной степени результатом наработанного как раз «до». Но это надо полный список видеть.
- А где это про реставрацию? Я не помню. Про список - интересно. Его, конечно, надо видеть, потому что текст (и исследователь) могут сформироваться гораздо ранее - всплеск литературы в двадцатые годы прошлого века только отчасти вызван революцией. И Маяковский, и Булгаков и без революции стали бы писать.
Ведь мы с вами понимаем, что реформа орфографии была совершенно не большевистской, а была выпестована за несколько лет до того, как люди услышали понятие «большевик». А «весовой» характер трудов социологов и философов мне не понятен.
Да и как их сравнивать. Что сопоставимо чему - не ясно.
- Про «реставрацию» - я имела в виду именно Ямпольского, как я его поняла - готовность вернуться к советским культурным ценностям, которая его очень пугает (там все тоньше гораздо конечно, чем я пересказываю). Список - я попробую спросить у одной девушки, которая у него училась - но вряд ли, конечно. А где это искать в Интернете - я все равно искать не полезу. Это из какой-то огромной груды их наработок, куски. Список может быть вовсе для домашнего употребления.
Велик соблазн признать достижения времени достижениями именно этого времени. В двадцатые годы был расцвет, по всем статьям - а что дальше было, вы сами знаете. И тогда получится, что все благодаря (я опять упрощаю, вы же понимаете) Царю-гороху, а благодаря революции и Советской власти - ничего. И, честно говоря, признавать мне это очень не хочется, вообще и в частности. В частности потому, что любимый вами и мной тоже, Гайдар, провалится тогда в какую-то пропасть. А признавать, вероятно, надо. Но во второй половине века у нас практически пустыня - я может быть и не права, но мне всегда так казалось, пара исключений погоды не делают. Но я вероятно не права, категорически. Однако же то, что сейчас, это бесплодие, - еще более все это подтверждает.
И, кстати, отложенное, и не сказанное по причине боязни ввязываться в дискуссию и неспособности аргументировать - я не согласна, что Бабель «национальный еврейский». Я все понимаю, да, на поверхности - но дело не в этом. По-моему.
- Про Бабеля я объясню, если вы перечитаете, то увидите, что я там это довольно хитро об этом сказал. Потому что Бабель видится читателю моего поколения (и предшествующему поколению) как абсолютно еврейский писатель. И нужды нет, что в его приёмах письма мало еврейского. От него пахнет еврейским колоритом, это густой настой одесских лавок и пыль степи, это смешение запаха, когда мальчик влетает на тачанке в своё родное местечко и начинает садить из пулемёта Хирама Максима по аптеке своего дяди. Пузырьки скачут по полкам, жидкости смешиваются, пахнет касторкой и лавандовым маслом.
Конечно, настоящий еврейский писатель - это какой-нибудь Жаботинский. Да только Жаботинский «не свой», у него другая Одесса и другая пыль. Его эти упомянутые поколения. А Бабель свой - у него тачанка, Максим, и дорога на Броды.
И вот спрашивают поколение: «Кто типичный еврейский писатель, которого вы любите, от которого вы узнали про еврейскую жизнь»? Мнётся поколение, а потом отвечает: «Шл.. Шоло... Шлёмаз... Алимхан? Тьфу! Бабель, конечно»!
Вот что я и говорил.
- Ну, советские культурные ценности - это как дышло. Потому как никто ещё не договорился, что такое эти «советские культурные ценности». А насчёт списков Шиндлера есть такая проблема, которая меня тревожит (но отчасти тревожит, конечно). Дело в том, что есть у любого человеческого занятия срочность. Подошли сроки - пришла весна, отворяй ворота. Затопала ногами молодая шпана. Так и определены сроки для традиции чтения, и для традиционной литературы.
Так и тут, вторая половина ХХ века - пролегомены к нынешнему состоянию. Больной умирает не от китайского сабельного удара (кстати, как вы думаете, почему «сабельный» есть, а «шашечного» нет?) - а от долгой продолжительной болезни. Страна не зарыдает обо мне, но обо мне товарищи заплачут.
- Почему нет «шашечного» - не знаю. Я не знаю, есть ли разница между саблей и шашкой. Они же вроде обе «необоюдоострые»? Но от чего он умирает - понятно. То есть я не понимаю, и не могу объяснить, от чего - но понимаю, почему, как-то так.
Про сроки - имеет ли это отношение, то, что вы сказали, а я пытаюсь понять, к проблеме устаревания советской литературы? Мне вот в начале девяностых, или в середине, сказали, что «советская драматургия умерла». Я на стенку лезла несколько лет - и не понимаю, где ответ, и как её надо ставить - то есть у меня есть некоторые соображения, но расплывчатые. Так, как тогда ставили - видимо, уже невозможно. А это означает, что все равно умерла.
С другой стороны - если совсем далеко уходить от первоисточника (не по тексту, по стилю, что ли - именно по стилю, даже не по смыслу)- так она тоже умирает, и именно когда ее пытаются ставить, грубо говоря, «как раньше» - она начинает играть, пусть и не всеми красками. Делают же это иногда в институтах, когда это студенческая работа, не на зрителя - и удается. А на зрителя уже нельзя. Так вот означает ли это, что умерла советская литература - не первой половины, первая половина переживет, я не могу себе представить, что не переживет, это невозможно - а второй? Тот же Симонов, хотя бы - я со своим Симоновым всегда чувствовала себя полной дурой, то есть выглядела, на общем фоне, с Павлом Нилиным - меня как медведя собирались на цепи водить, показывать, а вот с Германом наоборот - находила отклик в самых неожиданных местах - потому что мужья моих подруг, технари, любили его с детства, и после свадьбы пытались насильно приучить к нему своих гуманитарных жен (очень смешно было, несколько раз рассказывали - хотя, как правило, мужья знали только позднего Германа).
А вот Богомолова и Быкова я не читала никогда, вообще никогда, ни строчки. Васильев в конечном итоге остается для меня автором повести «Жила-была Клавочка», а из Бакланова остается бок, который болел у прокурора, в «Карпухине» - я не представлю себя без этого бока, но ради этого одного невозможно, ведь будет, или уже есть всё. Не нам, ладно - следующим.
И что есть нынешнее состояние - окончательная ли это смерть? (В обозримом будущем, я имею ввиду, в необозримом - наш период эллинизма кому-нибудь пойдет в прок).
Тут кстати Кузнецов рыдал, недавно, по поводу товарищей - видели вы? Вообще, этот разговор про поколения применительно к персонажам становится для меня все интереснее и интереснее, по мере поступления информации. (Я же тут прочитала коллективное творчество, все думаю, как сформулировать - но не доформулировала еще)
- Насчёт гибели, так я куда более пессиместичен - куда там советская литература. Да и что такое «советская» - тут надо оговариваться. Булгаков - советская драматургия? Что касается Симонова - «Так будет» вполне кассовая мелодрама, добротная, хорошая, предвосхищающая очень многое в массовой культуре. Тем более, основы советской литературы до шестидесятых примерно годов, я считаю, были заложены ещё в Российской империи. И Большой стиль литературы - тоже.
Я говорю о гибели критерия литературности, вот о чём. То есть, о целом ворохе критериев, которые работали последние лет триста.
- Про Бабеля с Платоновым - я перечитала. Там такая получилась дискуссия - что действительно все нужно распечатывать и наизусть учить. И, конечно, мы так или иначе защищаем свои воспоминания, как бы ужасно это ни было.
Кстати, о воспоминаниях. Вы знаете, что был такой советский поэт Сергей Марков, 30-40-е годы? Вы его наверняка знаете по «Юконскому ворону», и прочим романам, которых я не читала, но то, что он стихи писал, это обычно никому не известно. Я его совершенно случайно обнаружила на полке в «Сеоветском писателе», да и то благодаря обложке (Владимир Медведев делал). Он очень Первую мировую любил, на которую уже не попал - и безумно красиво про нее писал, на грани, наверное, но я его люблю и помню. И про Среднюю Азию. А потом попал на Вторую - и про нее писал тоже, хотя немного. Так вот у него было стихотворение про Хирама - я так и не выяснила, имеет ли какое-нибудь отношение этот Хирам к реальному пулемету. Значит, имеет.
Если я правильно понимаю, получается, что Платонов не русский, Бабель не еврейский, а читатели просто узнают, русское и еврейское, по ним. Для Платонова - это довольно оригинальный взгляд, по-моему, такой взгляд иностранца. А для Бабеля - нет, конечно, все, что я знаю, чисто практически, я знаю от Бабеля. В этом смысле верно. Но он заведет куда-нибудь к черту, вроде того, что я не люблю «Собачье сердце», а по нему революцию будут знать? И ведь будут, по всей вероятности.
Но я у Бабеля всегда больше всего любила не «Конармию», и не «Одесские рассказы», а просто «Рассказы» - и хотя там тоже полно быта и проч. - они как раз наименее еврейские. Я даже не говорю про то, что раз он писал по-русски, он для меня русский писатель. Это само собой. Но он ведь действительно еще и очень «французский». Я книжку Жолковского/Ямпольского про Бабеля давно читала и кусками, но я кое-что помню. И Горький его тоже, кажется, во французы зачислял. У меня любимый рассказ - «Мой первый гонорар».
«Жить весной в Тифлисе, иметь семнадцать лет отроду, и не быть любимым - это беда». И никаких тачанок здесь нет. «Мы создали вино, книгу и женщину» - так, кажется? Я просто привыкла к тому, что он гений, и всё.
И мне жаль, если для всех остальных он «еврейский писатель». Хотя, наверное, в реальности это так. Я когда-то милиционеру из вневедомственной охраны в Манеже пыталась подсунуть Бабеля - он начал читать с «Конармии», и потом говорил мне уважительно, но про «еврейское». А сейчас бы, может быть, и уважительно не говорил. В общем, проблема писателя превращается в проблему читателя. Черт.
- Понимаете неправильно (отвечаю на этот риторический вопрос-вставку) Про Платонова и Бабеля в смысле.
И вот почему -
а) по Бабелю советский, подчёркиваю, советский читатель (за неимением иного) представлял себе еврейскую местечковую и просто еврейскую жизнь.
б) Бабель на самом деле, не еврейский, а еврейский советский писатель. А это принципиальная разница.
в) По Платонову никто не предлагает понять русскую душу. Это вас кто-то обманул, но не я. По Платонову предлагается понять советского человека, а это тоже разница.
Мне придётся скатиться на тщательный юридический стиль. Фраза «По Платонову предлагается понять советского человека» - совершенно не означает, что по Платонову невозможно понять разные другие вещи (во-первых), и не означает, что Платонов - советский писатель, с вытравленным национальным началом.
Я считаю, что читая русского советского писателя Платонова можно извлечь некоторое количество материала для размышлений, кои допустимо использовать в рассуждениях о разного рода понятиях связанных с периодом истории, который некоторыми исследователями называется «советским», а так же исследовать связи между недостаточными, но безусловно не трансформируемыми понятиями «советский» и «русский», в той части, что... Хватит?
- Да, действительно, это я не вы меня обманули - это я сама лажанулась.
Увлеклась дискуссией.
Про советские спорить сейчас не буду. Но все равно у вас получается, что Платонов просто советский, а Бабель еврейский советский. С другой стороны, я же не собираюсь переть на ворота, и отрицать что Бабель еврей. Вероятно, таким образом мы - то есть я - прихожу к банальному вопросу - где граница между русскими (или неважно какими) и советскими писателями. По кому она проходит. Верхняя граница, во второй половине века. Вот этот еще советский - а этот уже опять русский. Граница для меня проходит не по календарю, а по идеологии. Только под идеологией я понимаю нечто особое - систему координат мира. Советский уклад жизни. Булгаков вот прожил жизнь вне советского уклада, прячась по заповедникам, воспоминатели говорят, что он умудрялся держать лошадь на ипподроме.
- Евтушенко совершенно советский поэт, а Бродский - русский. (Я сторонник системы преподавания семидесятых, что меня выпестовала). Маяковский - советский. Набоков - русский. Мандельштам - русский (sic!), Платонов - советский. Стельмах - советский и Павло Тычина - тоже советский. И Рыбаков, прости Господи, советский. И Стругацкие.
- Любая классификации – будто определение точной грани облака, меж тем оно, это облако постоянно движется, внезапно тает или увеличивается в размерах.
Извините, если кого обидел