- Удачных маркетинговых ходов без последствий не бывает. Вот пример Лимонова: всё удалось. Дело в том, что Лимонов позёр – и в том, мире, где главное – поза, у него всё случилось. Можно помирать, чтобы не испортить биографию маразмом.
Тексты Лимонова имеют особое бытование, политическое, общественное и литературное – но во всех случаях похожее на воронку. Обыватель скользит по бокам воронки, натыкается на подробности, пропускает название, и неминуемо падает в старый роман «Это я, Эдичка». Но он продолжает падение, и натыкается в итоге на негритянский хуй. Этот хуй - главное, что остаётся у обывателя в голове от Лимонова.
Чтобы отчасти исправить это дело, была придумана Национал-большевистская партия и много всякого иного. Но это совсем другая история.
- Я к тому, что с такими понятиями Харитонов однозначно попадает не в большую литературу, а в ту модель большой литературы, которую умозрительно построил. В литературу, "о которой говорят", где ему Оксану Робски, искреннюю графоманку, по любому не одолеть. И никаких серьезных бонусов он не получит. Ну, подкрепит чуток свой имидж "политолога" - ух ты, он еще и книжки пишет художЕственные!, - но качественного прорыва ждать не приходится.
- Ну, для меня "Большая Литература" - термин договорной и самостоятельного значения не имеет. Искренности Робски я проверить не могу, да и дело не в искренности. Дело, мне кажется, в том, что в наше время образ писателя - синтетический, и буковки в нём не главное. Или, по крайней мере, не всё. Писатель - это публичный человек, совершающий публичные акции - организующий митинги, ведущий программу в телевизоре, интересный, помимо текста ещё собственной болезнью, сексуальной ориентацией, боевым прошлым и разгульной личной жизнью. Хотим мы того или нет, спрос на писателя "с фишкой" всё равно больше, чем на "просто текст".
Поэтому опыт Харитонова вполне удачен - да и не он первый, собственно говоря.
- Напоминаю: я только что прикончил "Код Да Винчи". Вещь далека от идеала. Спрос на неё тебе известен. Браун знаменит какими-то выкрутасами? Гарипотырь, опять-таки. Примеров масса.
- Фишка не обязательно в политической позиции автора (вернее, не совсем в ней) - кстати, у Роулинг она есть: тётька, несчастная, муж объелся груш, бросил с детьми - хрясь! начала писать - весь мир в кармане.
Но внутри книг Брауна есть очень простой механизм - это спекуляция на конспирологии, которая вокруг нас, которую можно потрогать. Фишка ещё и в том, что он неполиткорректен к католицизму, который ощутимая часть культуры на Западе - не настолько, чтобы его реально отпиздили как Салмана Рушди, но настолько, чтобы все кардиналы заверещали. Это такая игра в оскорбление для PR.
И, опять же, это всё лежит за границей текста. Книга Брауна не потому так взрывным образом стала популярна, что там хорош язык или лихо закручен сюжет - а потому что там есть это панибратство со Святым писанием.
Точно так же есть много способов раскрутки, если мы даже не будем показываться на публике (Браун показывается) - достаточно того, что мы с тобой в качестве иллюстраций вклеим в книгу, как мы ебёмся с нашими любимыми. Это, может, это не Ньюман, но уверяю - слава будет. Причём из-за собственно книги. Но механизм её не литературный - вот в чём дело.
- Я предложил бы все-таки разделить "литературные" и "внелитературные" методики раскрутки текста. Но ты скажешь, что это неразделимо. Меня-то как раз в данном случае интересует сугубо литературный аспект: что имеет смысл вытворять с текстом, а что - нет. У меня вовсе нет этого вопроса " что имеет смысл" - всё имеет, только нужно сознавать задачу. Какова задача - такие и методы. В конце концов Герострата знают все, а кто построил тот храм Артемиды в Эфесе? Только нужно сознавать задачу.
- Вот я и говорю: Харитонов решает задачу, имеющую смысл только в умозрительно им выстроенной системе координат, слабо сцепленной с реальностью.
- Тут я не знаю. Ведь я с того начал, что честно оговорился - я не читал Михаила Харитонова. Мы обсуждаем некую модель - модель бытования текста, похожую на слоёный пирог. Вот слой, где буковки сцепляются в слова, а слова сцепляются в образы. А вот слой социально востребованных идей - как конспирология христианства у Брауна, обыденная мистика у Роулинг, ответ на "демократию кого над кем" (я предполагаю) у Харитонова. А вот следующий слой - личного поведения, писателя как шоумена.
Всё зависит от того, что мы хотим добиться - попасть ли в телевизор, заработать бабла или устроить ротацию тётенек в постели. Мне казалось, что стратегия Харитонова вполне сцеплена с реальностью - и фантастические рассказы - это факультатив для публициста и [потенциального] политика. То есть, сцепление буковок и ритмика слов не так важны, как публицистическая идея. (Но это я домысливаю). Тут вопрос, как обсуждать феномен - общий зачёт по очкам для каждого слоя, брать слои по отдельности, etc.
- Видишь ли, для меня интересен только один слой бытования текста - текст как психокорректирующая формула. Что делает текст с читателем. Как читатель сопротивляется (поддается) воздействию текста. Всё остальное, имхо, фигня полная. Все остальное я более-менее знаю-умею, для меня в этом нет волшебства, магии нет.
- Естественно, меня иногда бесят те, для кого текст несет сугубо подчиненную, служебную функцию. Да только в счастье Крошки Цахеса тоже была магия.
Извините, если кого обидел