- О, про него я ещё расскажу. Впрочем, я видел только его могилу. Там он похоронен уже под своей фамилией. Кстати, у Лобачевского тоже в университете были неприятности. Именно в Казани Толстой стал игроком и ходоком. И долго потом от этого избавлялся. «Это был Долохов, семеновский офицер, известный игрок и бретёр, живший вместе с Анатолем».
- Извините, но, если юноша настолько невинен, что не слышал про Долохова, то «живший вместе с Анатолем» он тоже может понять превратно. Посему уточняю: никаких указаний на сожительство Долохова и Анатоля в романе нет. (Парочка офицеров-гомосексуалистов выведена в «Анне Карениной»). Есть, правда, глухие намеки (а в черновиках - так, и прямые указания) на то, что Анатоль жил с сестрой, а вот у Анатоля и Долохова все было вполне натурально и невинно.
- Ну, это есть в любом издании «Войны и мира», (сетевые и книжные в этом смысле не отличаются, да) - в самом начале романа - главка, кажется IX. Сначала, как вы помните, описывается салон Анны Павловны, потом Пьер приезжает к Болконскому, потом - на пьянку, как вы помните. Вот там-то и появляются наши герои. Цитата приведена выше - про то, что они живут вместе. Разумеется, никакого намёка не педерастию в этом нет. Далее там говорится: «Долохов был человек среднего роста, курчавый и с светлыми, голубыми глазами. Ему было лет двадцать пять. Он не носил усов, как и все пехотные офицеры, и рот его, самая поразительная черта его лица, был весь виден. Линии этого рта были замечательно-тонко изогнуты. В средине верхняя губа энергически опускалась на крепкую нижнюю острым клином, и в углах образовывалось постоянно что-то вроде двух улыбок, по одной с каждой стороны; и всё вместе, а особенно в соединении с твердым, наглым, умным взглядом, составляло впечатление такое, что нельзя было не заметить этого лица. Долохов был небогатый человек, без всяких связей. И, несмотря на то, что Анатоль проживал десятки тысяч, Долохов жил с ним и успел себя поставить так, что Анатоль и все знавшие их уважали Долохова больше, чем Анатоля. Долохов играл во все игры и почти всегда выигрывал. Сколько бы он ни пил, он никогда не терял ясности головы. И Курагин, и Долохов в то время были знаменитостями в мире повес и кутил Петербурга».
- А, ну, тогда инцидент исчерпан. Приведенную Вами цитату я, естественно, знал. (Я человек серый, но не настолько). Но все равно спасибо за эту пару абзацев. Как ключевой водички попил...
- Мы там вспоминали Долохова и его бесчинства, которые Толстой в бытность свою в Казани насовершал и назапоминал.
- Он там вообще много чего наделал. Распутничал, однако. Это, скорее, был не Пьер, а Долохов.
- А я все же думаю, что Пьер. Видите ли, Долохов сам по себе безнравственный, это у него не угар, не отпускание себя на свободу, это как бы постоянная проблема его. А Пьер - он временно примкнул, у него именно-таки опьянение этой веселой жизнью, срывание с катушек. А под этим всякие нравственные раздумья, отдельный поток, который подмывает это веселье. И он потом «захорошел». Так что я думаю, Толстой все же себя ассоциировал с Пьером. Но фактического материалу на обоих видно хватило.
- Наверное. Но ведь квартальному от этого (то есть от подоплёки) не легче.
- А насчёт Пьера, вы, наверное, правы.
- Но, может, мадам Бовари - это я, и Толстой - это и Пьер, и Долохов. Ну, это известная фраза из воспоминаний Горького, где Толстой говорит: «В молодости я был большой блядун» - тут ведь важно не то, что был. А важно то, что он всё время возвращался к этому, с некоторым удивлением думал - зачем это я? К чему это? Воспоминания обо всём этом всяких малоизвестных третий лиц-свидетелей известны, но для меня ценно именно это удивление, и воспоминание. Не отказ от прошлого, а такое пристальное удивлённое всматривание.
- Знаете, у нас, наверное, разный подход к Льву Николаевичу. Для вас он конкретная личность. Для меня - необъяснимый художественный феномен. Для меня не важно, сколько раз он болел триппером (я и сам им болел). Для меня важно, как он написал сцену скачек, потому что ничего подобного мне не написать.
- Ну, он много что написал, что повторять бессмысленно. Много он написал и такого, что как-то и повторять не хочется. Но есть вещи, которые мне о нём знать нужно - ну, к примеру, оттого, что мне нужно понять, отчего мой друг невесел. Отчего у него сегодня всё из рук валятся. И не оттого, что я его работу принимаю, как ОТК, а просто оттого, что он мне дорог во всяком виде. То, как он написал «Дьявола» и «Воскресение», «Двух гусаров» и половину невозможно понять без понимания его, в общем-то, беспутной «до фейрверкерской» жизни. Впрочем, можно заниматься исключительно конечным продуктом. Без анализа - но одно не исключает другого.
- Что ж такого распутного в «Дьяволе»? Обычное бюргеровское сожительство со служанкой. Там ведь неоднократно подчеркивается, что это было просто «для здоровья».
- Вы серьёзно? То есть, вы думаете, там смысл в истории о санитарно-гигиеническом перепихивании, да?
- Смыл этой истории, естественно, в том, что в то, что начиналось «для здоровья» превратилось в страсть. Но ничего, на мой салтык, аморального в этой истории не было. Пикантность, конечно, в том, что повесть пряталась от Софьи Андреевны, но это уже внутрисемейные проблемы Льва Николаевича.
- Да-да! Точно! Он именно что возвращался, и думал, и вглядывался. И из этого вынес и возможность описать изнутри состояние - и переход из него. А собственно борьба и удержание себя в нравственных рамках - его основная музыка.
Про неприятности Лобачевского помню смутно. Но он все же закончил учебу и даже ректором был
- О! А в чем вы видите эту «пикантность»? Мне очень повесть нравится - и я считаю, что она выдает основное мучительное противоречие внутри самого Льва Николаевича. А в то время видно это противоречие вообще было неразрешимо в принципе. Вот он и насочинял несколько финалов - но все трагические, амочные, так сказать.
- А странное дело, что я не осилила «Воскресенья» хоть тресни. Он самый «достоевский» из всех романов Толстова. А, по моим наблюдениям, люди практически без размазанности делятся на любящих Толстого и любящих Достоевского. Так вот - любящим Толстого «Воскресение» мучительно, а любящим Достоевского, но пытающимся отдать должное Толстому - этот роман нравится больше всего остального.
- Пикантность, казалось мне, не в этом, если вовсе можно это так назвать. Но, я понимаю, и такое прочтение имеет право на существование. Я-то как раз думаю, что никакой «пикантности» нет. Там много что связано с этой историей. А с финалами - вообще отдельная история.
Она чем-то мне напоминает анекдот о старейшей работнице Тульского самоварного завода, которую торжественно провожают на пенсию. Ей на трибуне вручают именной самовар.
- Ой, спасибо, - говорит старушка. - А то ведь я, грешным делом, как с завода вынесу что, начну дома собирать - то автомат получится, то пулемёт...
Так и с этими финалами.
- Не поняла вашей аналогии. Но, пожалуйста, пожалуйста, расскажите, как вы это понимаете? Если это тут уместно?
- Мне кажется, «Воскресение» испорчено в умах некоей торопливостью чтения. То есть, это очень хитрый роман, а внешне он кажется прямым и дидактичным.
- Нет, меня бы это не пугало... У меня на уровне ощущений он не проходит. Вот я читаю - и от него остается вкус такой внутри - достоевщины и плюс Лескова - с леди Макбет, каторжниками и карпетками. (Хотя Лескова-то я люблю!)… Просто какой-то неродной вкус у этого романа.
- С кого? Близнецы? Да, вряд ли, вряд ли. Я не представляю себе Анатоля, одним кивком головы уничтожающего разницу между солдатом и главнокомандующим, и с трудом могу вообразить себе Долохова, запутавшегося во вполне водевильной истории с гувернанткой. Да и во всем остальном они ведут себя очень по-разному: оба сталкиваются с приступами безудержного гнева у Пьера. У Долохова эта встреча заканчивается дуэлью. У Анатоля – капитуляцией. Или сравните их параллельные love story с Соней и Наташей. (Или князя Василия – с долоховской ветхозаветной матушкой).
Нет, оба они, выражаясь языком Алексея Каренина, с толстыми ляжками. На этом сходство и заканчивается. Хотя, конечно же, типы. И - вечные. Кто бы спорил.
- Но всё ж братья. Один серый, другой белый. Два весёлых гуся. Не сказать, что мне Долохов милее.
- Аналогично. Один Анатоль у меня в друзьях был. (И, кстати, есть до сих пор: милейший пятидесятилетний мужчинка, несмотря на брюхо и лысину, неутомимо шляющийся по бабам). Господь уберег от дружбы с долоховыми.
- Просто у Долоховых друзья долго не живут.
- У долоховых нет друзей. Это архетип умного, self-made-man, пользователя всем и вся, который только и думает о том, чтобы прорваться в этой жизни любой ценой (еще бы, если вся поддержка с детства - старая мать и горбатая сестра). Анатоль же - заносчивый хвастун, бонвиван-сластолюбец и слабак, тоже архетип. Очень неудачный кастинг в бондарчуковском фильме: у Ланового слишком жесткая, чуть аскетичная внешность для человека с «полными ногами» («В&М» в сцене ампутации).
- Эко вы хватили! Умных пользователей не отдают в солдаты.
- Умных пользователей быстро из солдат забирают. Будь он не сын бедной матери и брат горбатой сестры - не отдали бы и в солдаты.
- Нет. Опять же, у умных пользователей семейная жизнь выстраивается иначе. Они в солдаты не попадают не оттого, что мать и сестра, а оттого, что вовремя заведённый тесть шевельнул пальцем.
- Нет-нет, не уговаривайте. Он, кажись, там-таки пытался жениться на Соне? Это, кстати, очень интересный аспект, придающий архетипу индивидуальность. Некая бескомпромиссность в избранных личных отношениях. Я бы влюбилась по уши. Я всегда влюбляюсь в таких вот... жутких архетипов.
- Он не совсем жуткий. Он, скорее, неприятный.
- Вы ничего не понимаете в мужиках (к счастью). Такие уроды - охеренные любовники, уверяю Вас.
- Мужские слёзы - дело интимное.
- Вне всякого сомнения. Поэтому мужики обычно пыхтят молча.
- Ну, это вы не наговаривайте. Все пыхтят по-разному.
- Мой опыт небезграничен
- Ну, да. И мой - увы. Зато я хороший теоретик.
- Самоуверенный, я бы сказала. Да, этот разговор о политике и новом премьере нам может выйти боком.
Извините, если кого обидел