В этом кафе чёрный горький кофе был недорог, а чай был ещё более недорог, а если и на него не хватало, то можно было просто подсесть за круглый чёрный столик и точить лясы на сухую, или попроситьещё какой-нибудь дряни.
Впрочем, скоро забеременела одна из барменш и у неё началась боязнь трубочного дыма. К сигаретному не знаю уж как она относилась, но она всякий раз указывала мне, что трубку курить можно только на улице. Так я исчез оттуда года на два – в кафе по соседству, что находилось в Музее Революции. Мои знакомые барышни (итальянские кожаные плащи, казавшиеся шиком в начале девяностых) так и говорили друг дружке:
- Пойдём в революцию?
В революцию – это на запах кофейного автомата и диковинного чуда в стальных чашках под названием «жульен».
Потом пришли нормально-богатые и стали возить ненормально-длинноногих куда-то вдаль. Мне этот адрес до сих пор неизвестен.
Но тогда ещё царило в головах бедное равенство, и можно было долго сидеть за упомянутым томом Достоевского.
Книга эта великая, и тем более великая, что её невозможно испортить в глазах читателя даже долгим обязательным списком школьной программы. Несмотря на выражения «за застойкой», «Бывают иные встречи меж...» и «Он припомнил теперь это, но ведь так и должно быть: разве не должно теперь всё измениться?» на последней странице книги – и уж знаменитый «круглый стол овальный формы», который решительно все идиоты ставили в упрёк Достоевскому
Так вот, я утверждаю, что её можно разобрать по абзацам на эпиграфы.
«В начале июля, в чрезвычайно жаркое время под вечер один молодой человек вышел из своей каморки, которую он снимал от жильцов в С-м переулке, на улицу и медленно, как бы в нерешительности, отправился к К-ну мосту».
«Не то что он был так труслив и забит, совсем даже напротив, но с некоторого времени он был в раздражительном и напряжённом состоянии, похожим на ипохондрию».
Впрочем, всё это было не про меня. Накануне я сделал себе кефирный супчик, и если ничего не случится до вечера, рассчитывал быть весел: несмотря на чтение истории Раскольникова.
Я уже придумал чудесное название поэмы про Раскольникова - «720 шагов».
Но в этот момент поднял глаза от страницы и осознал, что окружающая действительность изменилась. Я пришёл в полупустое кафе, а теперь оно было заполнено скорбными людьми в чёрном и заплаканными женщинами. Они давно сдвинули столы, и теперь я со своей чашечкой кофе сидел в середине длинного поминального стола – пили вразброд и никто мне не удивлялся, благо я был в чёрном.
Извините, если кого обидел