Среди прочих, есть у него и рассказ о слепом свидании. Он сидит в тюрьме, она передаёт тайком записку, и вот они ждут встречи. Она некрасива, косолапит, он тоже не похож на революционного героя. И оба разочарованы. Это совсем другой стиль, из которого постепенно, от текста к тексту из рассказов вымываются Степановы и Петровы, давая место Риолям и Терреям.
Это превращение было так удивительно, что о Грине, поэтому ходил слух, что он украл у какого-то английского капитана сундук с рукописями, и год за годом печатал их, выдавая за свои. Про Грина так же рассказывали, что юность он провёл отшельником в лесу, охотясь с луком на зверушек.
Есть замечательный роман «о том же» - то есть, о захватывающем времени нечётких правил, о том, как набухают почки революции. Это роман «Виктор Вавич», который написал Борис Житков. Я оставляю в стороне блестящий слог романа Житкова, где городовой, усаживая пьяного на извозчика, бьёт его как подушку, уминая в сиденье. Где письмо несут в руке, как пойманную бабочку... Потому что это блестящий роман о русской революции, где все герои проживают чужие жизни - короткие и спутанные.
В русской революции было много загадок, многие знания о ней утеряны, в том числе знания о её стиле. Стиль русской революции был - стиль бомбы.
В одном английском романе герой говорил мимоходом о чужой смерти: в Италии его застрелили бы, в … - …, (следовало перечисление стран) а в России он погиб бы от бомбы.
(Я грешил на «Дом в Дюнах» Стивенсона, но сейчас проверил – там этого нет).[1] Если кто мне подскажет точную цитату и источник, я буду премного благодарен.
----------------------------------------
[1] Хотя, для понимающих, вот чудесное окончание этой повести: «Еще немного, и рассказ мой будет окончен. Остается сказать, что через несколько лет Норсмор был убит, сражаясь под знаменами Гарибальди за освобождение Тироля».
Извините, если кого обидел