Текст Олеши напоминает литературный эксперимент того времени - компиляцию писем, дневников, принадлежащим различным персонажам. Наоборот, все вставные фрагменты романа Островского написаны одним языком, то есть тем же языком, каким написан и весь роман. Растворение в массе действительно наступило.
- Довольно проституировать! - кричат танцующим фокстрот[1].
Эти слова имеют совершенно иной звук, нежели чем сейчас.
Виктор Шкловский писал в «Энергии заблуждения»: «Наша речь и наша литература переполнена умершими символами, и тогда по своей неожиданности они особенно звучат».[2]
Слово «тогда» здесь мешается. Я его выкину, потому что они звучат особенно всегда.
Один из героев «Зависти» говорит: «Я развлекаюсь наблюдениями. Обращали вы внимание на то, что соль спадает с кончика ножа, не оставляя никаких следов, - нож блещет, как нетронутый; что пенсне переезжает переносицу как велосипед; что человека окружают маленькие надписи, разбредшийся муравейник маленьких надписей: на вилках, ложках, тарелках, оправе пенсне, пуговицах, карандашах? Никто не замечает их. Они ведут борьбу за существование. Переходят из вида в вид, вплоть до громадных вывесочных букв! Они восстают - класс против класса: буквы табличек с названиями улиц воюют с буквами афиш».
Шум времени и вилок наполняет литературу двадцатых и начала тридцатых - потому что её писали люди, познавшие разъедающее внутренности чувство голода.
Итак, в абсолютно различных произведениях мелкая деталь - будто пряность в еде, соотносит повествование со временем. Однако, так же, как и значение пряности во время революции или войны изменяется. Изменяется ценность перца или соли, (баснословная стоимость имбиря или корицы) меняется, как меняется и сущность детали.
[1] Николай Островский «Как закалялась сталь» Петрозаводск ,1961 С.323
[2] Шкловский. Энергия заблуждения. С. 67.
Извините, если кого обидел