Он был похож на Будду, и это говорили многие. Братья Серапионы называли его «брат алеут», а потом «сибирский мамонт». А родился он под Семипалатинском, и это теперь - другая держава. Кроме того, слово «Семипалатинск» вызывает теперь совсем иные ассоциации - хотя, кажется все забыли про русские атомные бомбы..
Фамилия этого писателя - Иванов, что требует в России уточнений: обязательного имени или, хотя бы, ударения.
Историк Семёнов говорил, что советские писатели отличаются от всех остальных тем, что если читать их собрания сочинений подряд, создаётся впечатление, что они пишут всё хуже и хуже. Это было сказано в сороковых годах, и именно тогда становится понятно, что имелись в виду те писатели, кто начинал в десятые и двадцатые, и кого власть ломала об колено, меняя, превращая в что-то другое, заставляя переписывать уже написанное и расплачиваясь за это - собраниями сочинений.
В своей статье, посвящённой Иванову, Шкловский половину, если не две трети отводит не ему, а проблемам школы, стиля, работе формалистов, полемике с Троцким, цитированию иных оппонентов. Потом он говорит: вот человек, который знает много языков. Он пишет по-сибирски, ещё он пишет по-киргизски, по-самоедски, по-китайски он пишет.
«Вот они, детали», - говорит Шкловский, и перечисляет эти детали - солдата, сапфирно-золотистые снега, малиновых уток, звериное партизанское житье. Он цитирует «Бронепоезд 14-69» - не пьесу еще, а повесть, где белый бронепоезд китайским драконом идёт через гаолян, и партизаны похожи на тех, от которых удрал пастернаковский доктор. Пьеса мало похожа на повесть, и Шкловский о ней ничего не писал. Она мало похожа на повесть оттого, что в первой «руководящая роль Коммунистической партии была слабо показана писателем. При переделке «Бронепоезда 14-69» для театра этот недостаток значительно выправлен». Так удовлетворённо урчит Большая Советская Энциклопедия - её второе издание. История Серапионов кончилась, вернее, они стали историей. «Уже еле волочат ноги ещё оставшиеся в живых семидесяти- и восьмидесятилетние «Серапионы», уже давным-давно они не братья, а враги или равнодушные знакомцы, а в редакциях и облитах всё ещё притворяются, что нет, и не было никогда ни Лунца, ни идеологически-порочной литературной группы.
Мёртвые и живые, они отреклись от своей молодости, как Всеволод Иванов, который заявил на Первом съезде писателей, что «мы - за большевистскую тенденциозность в литературе» - так потом писал один из уцелевших Серапионов.
Но я буду говорить о другой повести, написанной почти в тоже время. Это «Возвращение Будды».
Иванов писал о том, что в голодном и разобранном на дрова Петрограде наткнулся на неизвестный никому буддийский храм. Три монгола в обмотках и шинелях сидели там перед золоченой статуей Будды. Впрочем, неважно, как это было на самом деле.
Повесть фантастична и поэтому похожа на жизнь.
В ней есть запах времени, старой бумаги, и жар железной печки, в которой жгут книги. Печка называется «буржуйка», и я узнаю её тепло, бьющее через плоскость страницы.
Но есть ещё один роман, который похож на эту повесть. Он называется «Моби Дик», или правильнее «Moby Dick, or the Whale» - «Моби Дик, или Кит». Мне нравится писать последнее слово с большой буквы, перенося английскую орфографию на русскую землю.
Американец Мелвилл написал шестисотстраничное стихотворение в прозе о погоне за Белым Китом, стихотворение, где ритм учащается к последним строкам, где смерть и движение - рядом. Капитан-китобой, похожий на демона осуществляет свою цель - он идёт за Белым Китом - Моби Диком.
Связь между этими двумя произведениями – призрачна и принадлежит только моему сознанию. В «Похищении Будды» герои перемещаются не на китобойной шхуне. Там появилась теплушка, средство транспорта не менее мистическое. Но движение осталось, движение неотвратимое, до последнего вздоха. Русский профессор и его загадочный спутник везут медного Будду в Монголию. Профессор едет навстречу солнцу. Он едет, и движение становится для него важнее жизни. Так движется вверх по реке на нерест лосось, не замечая, что челюсти его уже белы, мертвы. Профессор превращается в ссохшегося старика, больше похожего на состарившегося Будду. Он превращен, и у него есть цель, как у умирающей рыбы. «Мне неизвестно, какие у нас мотивы для движения вперёд, у меня есть они: сердце, - хоть капля его, уцелевшая в цивилизации, мысль вечная и пьяная всегда своей волей...» - говорит он. Но по очереди исчезают спутники, и появляются бандиты. История этого движения по стране очень похожа на историю Серапионов. Вначале исчезают спутники, а потом всегда приходят бандиты. Изувеченного профессора бандиты оставляют умирать в пустыне, притворившейся степью. А в степи умирать хорошо - это заметил ещё Хлебников. Заносит песком умирающего профессора и истерзанного топорами Будду. Золоченые пальцы Будды отрублены и продолжают путешествие в карманах у бандитов.
Будду и профессора заносит песком, и контуры их тел скоро невозможно будет различить. Они зыбки, эти контуры, как фигуры Серапионов. Большинство из них превратили. Мир их кончился, он занесен песком, он похож на древние цивилизации и изучается мародерскими стаями археологов.
Извините, если кого обидел