В ночь на третьи сутки после похорон ребенка Горчев пришёл в дом и сел к столу.
- Отец, - твердым голосом произнес Журавлёв, - мы тебя ждем, чтоб ты прочел молитву!
Старик, нахмурив брови, отвернулся.
- Молитву, и тотчас же! - повторил критик Журавлёв. - Перекрестись - не то...
- Нет, нет, нет! - крикнул старик.
Критик Журавлёв вскочил и побежал в дом. Он сразу же вернулся с осиновым колом наперевес. Журавлёв схватил кол и ринулся на отца. Тот дико завыл и побежал в сторону леса с такой быстротой, которая для его возраста казалась сверхъестественной. Критик Журавлёв гнался за ним по полю, и мы скоро потеряли их из виду.
Уже зашло солнце, когда критик возвратился домой, бледный как смерть и с железной фигуркой Святого Георгия в руках.
Не взошло и солнце, а я уже набросил на плечи рюкзак, сел на попутный грузовик и продолжил путь.
Однако, это ещё не конец этой истории – проезжая по той же дороге через несколько месяцев на киевский Конвент «Портал», я узнал страшное – старик Горчев был похоронен, но успел высосать кровь у сына критика Журавлёва. Дура-мать впустила сына в дом – тут он набросился на неё и высосал всю кровь. Она же, в свою очередь, высосала кровь у меньшого мальчика, потом все вместе – у мужа, а потом у деверя.
Мучимый любопытством, я одолжил у местного продавца чупа-чупсов мотоцикл, и мне потребовалось с полчаса, чтобы доехать до деревни. То ли поддавшись чувствительным воспоминаниям, то ли движимый своей молодой смелостью, но я решил переночевать в доме критиков Журавлёва и Иссыккулева.
И вот, я соскочил с мотоцикла и постучал в знакомые ворота - никто не отзывался. Пришлось просто толкнуть створки и войти во двор. Оставив мотоцикл под навесом, я направился прямо в дом. Но уже войдя, боковым зрением, я увидел на заднем дворе всю компанию - страшного Горчева, который опирался на окровавленный кол, дальше вырисовывалось бескровное лицо критика Журавлёва, за ним был черноусый Иссыккулев. Все они, казалось, следили за каждым моим движением. Они, верно, ждали, что я лягу в проклятом доме спать...
"Пора убираться, - подумал я, - и чем быстрей, тем лучше". Мотоцикл мой ещё не остыл и завёлся мгновенно - однако вампиры не сразу встревожились. Я посмотрел, открыты ли ворота, вскочил в седло и дал газу.
Кажется, мое внезапное бегство сперва обескуражило их, так как некоторое время я не различал в ночи других звуков, кроме мерного рокота мотоцикла. Я уже почти поздравлял себя с удачей, как вдруг услышал позади шум - стал слышен быстрый топот ног, как если бы ко мне приближался бегом отряд десантников из американского фильма.
Вскоре меня коснулось холодное дыхание, и та самая фантастическая женщина прыгнула на седло сзади меня.
- Сердце мое, милый мой! - говорила она. - Вижу одного тебя, одного тебя хочу - прости мне, милый, прости!
Обняв, она пыталась опрокинуть меня назад и укусить за горло. Завязалась страшная и долгая борьба, но мне удалось, схватив одной рукой за пояс, другою - за дреды, бросить её на землю.
Тысячи безумных и ужасных образов, кривляющихся личин преследовали меня. Критики Журавлёв и Иссыккулев неслись по краям дороги и пытались перерезать мне путь. Действуя колом, как пращой, старый Горчев начал кидаться в меня своими внуками и прочим мусором.
Я уклонился от этой дряни, но один гаденыш вцепился - не хуже настоящего бульдога - в глушитель, и я с трудом оторвал его цепкие пальцы от раскалённого металла. Другого ребёнка мне таким же образом кинули вслед, но он упал прямо под колесо и был раздавлен.
Не помню, что произошло ещё, но когда я пришел в себя, было уже вполне светло, я лежал на дороге, а рядом валялся разбитый мотоцикл.
Как бы то ни было, я и сейчас содрогаюсь при мысли, что если бы я продолжал ездить на украинские Конвенты, то верно, в третий раз не миновал бы эту деревню…
Мы выслушали эту историю с трепетом, и окружили рассказчика, медленно сжимая кольцо. Что-то упало и покатилось по коридору, откуда вышли критики Журавлёв и Иссыккулев и встали в наш круг.
Извините, если кого обидел
