- Это что! Самые странные и страшные существа – это фантастические критики.
Начну рассказывать о них прямо с того, что давным-давно я был влюблен в одну прекрасную юзершу. И вот, на крыльях любви я решил покинуть один из Конвентов на день раньше – лишь для встречи с ней. Я поехал домой, от недостатка денег пробираясь автостопом. Вместе со мной поехал и критик Журавлёв, соблазнивший меня ночёвкой у своего брата – тоже критика, но по фамилии Иссыккулев. Мы нашли его родной посёлок в странном состоянии. Дело было в воскресенье - день, когда придорожные жители предаются всяческому веселью, забавляясь пляской, стрельбой из палёных стволов и драками с дальнобойщиками, а сейчас царила тишина.
Мы постучались в дом критика Иссыккулева.
- Входи, - сказал мне Иссыккулев, оглянувшись на брата - входи, москаль, и пусть не пугает тебя наша печаль; прости за стихотворную лучину, ты её поймешь, когда узнаешь её причину.
Он рассказал, что их отец, человек по фамилии Горчев, человек нрава беспокойного и неуступчивого, поднялся как-то с постели, снял со стены длинный турецкий кальян, и, выдыхая горький турецкий дым, и сказал:
- Я хочу поохотиться на поганого пса Алибекова (так звали местного бандита-чеченца). Ждите меня десять дней, а если я вернусь поздней, не впускайте меня в дом.
В день, когда мы приехали, был тот самый, когда кончался срок, назначенный Горчевым, и мне было нетрудно понять волнение его детей.
То была дружная и хорошая семья. Журавлёв, был, человек строгий и решительный. Брат его, Иссыкулев был вспыльчив и резок. Жила с ними так же сестра, фантастическая женщина фантастической красоты. В ней, кроме этой красоты, во всех отношениях бесспорной, поражало отдаленное сходство с моей прекрасной юзерицей. И вот, мы все сидели во дворе за столом, на котором для нас были поставлены пиво и чипсы. Девушка играла в какой-то квест; её невестка готовила ужин для детей, игравших тут же в манеже; Иссыккулев крутил чёрный ус и что-то насвистывал, Журавлёв был озабочен и все время молчал.
Вскоре я позабыл и о моих хозяевах, и о предмете их тревоги. Молчание продолжалось ещё несколько минут.
Но вот часы на бензоколонке медленно пробили восемь. Едва отзвучал первый удар, как мы увидели человеческую фигуру, появившуюся, как герои фантастического романа, прямо из леса. Это был высокий старик с белыми усами, с лицом бледным и строгим; двигался он с трудом, опираясь на палку.
- Что ж это, - крикнул старик, - никто не встречает меня?
Но пастуший пёс, но едва только завидел Горчева, начал выть.
- Что с этим псом? - спросил старик, серчая все более. - За десять дней, что меня не было, неужто я так переменился, что и собственный пес меня не узнал?
Пес, не переставая выл.
- Застрелить его! - крикнул Горчев. - Это я приказываю!
Журавлёв не пошевелился, а Иссыккулев со слезами на глазах взял отцовский автомат и выстрелил в пса.
Тем временем настала ночь, я хотел заснуть, но не мог.
Журавлёв заснул и храпел так, что стены чуть не сотрясались. В эту минуту кашлянул ребенок, и я различил голос старого Горчева, он спрашивал:
- Ты, малый, не спишь?
- Нет, дедушка, - отвечал мальчик, - мне бы с тобой поговорить.
- А, поговорить со мной? А о чем поговорить?
- Ты бы мне рассказал, как ты воевал с чеченцами!
- Я, милый, так и думал и принес тебе маленькую винтовку. Снайперскую!
- Ты, дедушка, лучше дай сейчас - ведь ты не спишь.
Мне словно послышался отрывистый глухой смех старика, а ребенок начал, кажется, вставать.
- Вставайте, вставайте! - закричал я что было мочи. Журавлёв проснулся.
- Скорей беги, - крикнул я ему, - он унес мальчика!
Мы все вышли из дому и немного погодя увидели Журавлёва, который возвращался с сыном на руках. Он нашел его на трассе. Старик же исчез.
Я не мог заснуть, а когда сон начал туманить мне голову, я вдруг словно каким-то чутьем уловил, что старик приближается. Я открыл глаза и увидел его мертвенное лицо, прижавшееся к окну...
Извините, если кого обидел