В начале первой советско-финской войны, «узнав, что министр Эркко... бросился в первые дни войны в Стокгольм, маршал заметил, что тому следовало бы пойти в лес и застрелиться». Через пять лет, чтобы всё лидеры страны, санкционировавшие войну 1941 года, будут по на-стоянию советско-английской Контрольной комиссии осуждены, то Маннергейм подпишет новый закон о виновниках войны, имеющий обратную силу.
Сам он не будет ни осуждён, ни заключён под стражу. До самоубийства дело тоже не дойдёт.
Тут есть ещё один замечательный биографический приём: Маннергейм был знатным антисемитом (что не помешало ему посетить молитву по павшим финляндским солдатам-евреям в синагоге Хельсинки). Вопрос как об этом рассказать. А рассказывается об этом так: «Маннергейм не был юдофилом. Напротив – когда-то, будучи офицером царской армии, близким к придворным кругам, он разделял предрассудки и предубеждения русского офицерства и аристократии». Это чудесный, просто изящный перевод стрелок.
Между тем, приведённые в книге частные письма показывают, что с начала своей карьеры вплоть до конца жизни этот антисемитизм был постоянным, и то и дело твердит о еврейско-большевистской опасности.
Или вот чудесная методика рассказа, когда Маннергейм пишет о положении советских пленных и о том, что он ввёл для них такие пайки «которыми пользовалась часть нашего гражданского населения, занятая на самых тяжёлых работах», Иоффе его комментирует: «Насчёт максимальных пайков в начале войны маршал, скорее всего несколько преувеличивал» - причём дальше по тексту становится понятно, что пленные просто помирали с голода.
Что из всего этого следует? А вот что – Маннергейм стал символом Финляндии. Эта страна сохранила эту независимость вблизи сурового соседа, а сейчас – и подавно. Часть благородства и дальновидности Маннергейму приписана, а часть – была на на самом деле.
Но следует ещё и то, что через несколько поколений время, зажатое между годами 1941 – 1945, будет иметь другой вкус и цвет. Я, слава Богу, до этого не доживу.
Но уже сейчас исчезла не только чёрно-белая картина мира, но и сама чёткость изображения. Если раньше врагов рисовали выродками, то теперь линия на их очеловечивание такова, что иногда, вслед Чернышевскому, палку для того, чтобы исправить не оставляют прямой, а выгибают в другую сторону.
Извините, если кого обидел