Вот так и скажешь о Циолковском, что он – мистик и фёдоровец, откуда ни возьмись появится обиженный. Скажешь, что Циолковского нельзя считать автором формулы реактивного движения – и вовсе.
Он похож на крошку Цахеса - сам не будучи самозванцем, он повернул дело так, что за него всё сказали другие. Ему, как промышленные области национальным республикам передали уравнение Мещерского v=u*ln(m2/m1), закрыли глаза на все кампанелловские безумства. Это был мистик, которого материалистическое государство извлекает из небытия и ставит на пьедестал.
Это был почти Лысенко – в конце тридцатых, когда выкосили всех материалистов-практиков, звезда Циолковского сияла по-прежнему. Но от упыря-Лысенко его отличала жизнь бессребреника и монаха. Циолковский был настоящим наследником Фёдорова – и в том, что его похоронили среди живых, на большой городской площади.
Однажды, находясь в одном странном уединённом месте, я пересказывал собеседнику теорию мыслящих атомов Циолковского.
Собеседник вежливо выслушал меня, а потом зыркнул глазами и сказал:
- Дело-то не в этом, не в этом дело. Циолковский был учителем в Боровске. В Бо-оров-ске! Ну, какие ещё могут быть вопросы? Вот ты был в Боровске?
Я был в Боровске очень давно - года тогда начинались на семьдесят... Тогда я ползал по монастырю пауком - стены монастыря были разбиты и выдавали грамотную работу гаубичной артиллерии.
Я смутился - поездка тогда обернулась для меня личными неприятностями, но я не знал, что так всё связано.
- В Боровске! В Боровске! - назидательно закончил мой собеседник.
Он оставил след в Боровске, хотя родился под Рязанью, а жил в Вятке и Москве. В то время, Циолковский думает вылезти на свет, на расстоянии двухсот вёрст от женщины на сносях русский писатель двадцати девяти лет от роду пишет: «Денег нет. Прошла молодость!». Севастополь срыт, у России нет флота, в воздухе пахнет реформами и невнятицей. Но, всё равно, Циолковский стал гением места только в Калуге.