Раньше география была другой, и не только потому, что одна шестая часть суши была закрашена на картах розовым. Тогда ещё страна была монолитом – кроме, разумеется, столицы. Там жили с матерью два брата, «жили в далеком огромном городе, лучше которого и нет на свете. Днем и ночью сверкали над башнями этого города красные звезды. И, конечно, этот город назывался Москва».
Потом Чук и Гек съели всю колбасу в СССР и их за это порядком отпиздили в сортирах и гальюнах Советской Армии и Военно-Морского Флота, а затем, через много лет, эти братья-москвичи украли у народа все деньги.
Тогда страна перестала быть одной шестой, доли рассыпались, нерушимым остался только берег Северного Ледовитого океана.
И, наконец, настало время разрушения последнего географического монолита – самой столицы.
Если раньше можно было услышать просто: «Я живу в Центре», с лёгким нажимом на заглавную и этого хватало. Теперь всё разделилось. Окраины разделились на обычные и страшные. Есть те, про которые нужно говорить твёрдо и чётко, глядя в глаза собеседника, как коммунист на допросе:
- Я живу на Люблинских фильтрационных полях...
Или вот хороша Капотня. «К нам ночью менты даже на машине боятся заезжать», - говорил один тамошний житель, выпучив глаза. Но эти районы не попали в литературу, кроме, может быть, размытой в пространстве Лианозовской школы.
А престижное районирование первым воспел Булат Окуджава – и тут же Арбат оказался утыкан престижными тогда «цековскими» многоэтажками – высокими домами из жёлтого кирпича – улучшенная планировка, и космическая невидаль – консьержка в подъезде. Сейчас эти дома может считать целью в жизни только скромный работник нефтяной отрасли, приехавший с Севера.
Кутузовский проспект был, безусловно, престижен – правда, гением места там сразу стал глава Центрального Комитета – недаром, что получил сразу ворох литературных премий.
Другим географическим символом успеха стало начало Тверской – залитое бензиновой гарью, с герметически, будто отсеки на подводной лодке, закупоренными квартирами.
Ничего добротнее и удобнее, чем дома сталинского ампира при Советской власти так и не было придумано – и это подтверждала «Московская сага» Аксёнова.
Но всё таки в сочетании «Она с Тверской» было что-то скользкое, неприятное - как в коротких юбках из кожзама.
Наконец возникла новая крайняя точка пространства – совсем не Центр, с какой буквы его не пиши. Теперь крайняя точка в Москве – это Рублёвское шоссе, хоть это место формально и не Москва вовсе