История про Брюсова. Вторая.
Среди историй Олега Лекманова о его коллегах-литературоведах есть одна, которая мне очень нравится: «На одной из гумилевских конференций академик Александр Панченко делал доклад под названием «Нравственные ориентиры Серебряного века» (или что-то вроде того).
Первые два ряда заполнили интеллигентные старушки, пришедшие посмотреть на знаменитого благодаря TV академика. Остальные 18 рядов были заняты школьниками, которых на конференцию загнали «добровольно-принудительно».
Академик начал свой доклад чрезвычайно эффектной фразой:
- Как известно, Михаил Кузмин был педерастом!
Старушки сделали первую запись в своих блокнотиках. Скучающие лица школьников оживились. По залу прошелестел смешок.
- Молчать!!! Слушать, что вам говорят!!! - весь налившись кровью, прорычал Панченко. - А Гиппиус с Мережковским и Философов вообще такое творили, что и рассказать страшно!!!
Тут школьники в порыве восторга принялись обстреливать академика жёваной бумагой.
- А Сологуб с Чеботаревской?! А Блок, Белый и Менделеева?! - не унимался Панченко. - Молчать!!! А Георгий-то Иванов, сукин сын?!..
Зал ликовал».
Совершенно неважно, как было на самом деле. Но атмосферу Серебряного века Панченко передал верно. Поэты и писатели кинулись в омут сексуальных экспериментов, впрочем, довольно наивных в наши времена распространения гондонов и победившей стаканной идеи Коллонтай.
Но тогда простые действия обставлялись мистикой и эзотерикой. Мимоходное блядство, которое для вежливости называлось всякими философскими словами, казалось наполненным особым и иным смыслом. Над обыденной еблей веял образ Софии Премудрой со свечкой в руках.
Одним из углов в разных многоугольниках был Андрей Белый. Он повсюду наследил, и наследил порядочно, чему способствовало его положение эзотерического пророка. Ему не нужен был, или был невозможен обычный акт санитарно-гигиенического перепихивания. Он, наоборот, вступал повсеместно, и с кем ни попадя в духовную связь, а если что адепты сурово стучались в дверь:
- Как смели вы!.. Наш ангел мог запачкать свои ризы…
Кроме его собственного романа «Петербург» все эти три- и более угольники хорошо иллюстрирует брюсовский «Огненный Ангел».
Собственно, весь его сюжет умещается в названии, стилизованном под старину:
«Огненный ангел, или Правдивая повесть, в которой рассказывается о дьяволе, не раз являвшемся в образе светлого духа одной девушке и соблазнившем ее на разные греховные поступки, о богопротивных занятиях магией, астрологией и некромантией, о суде над оной девушкой под председательством его преподобия архиепископа Трирского, а также о встречах и беседах с рыцарем и трижды доктором Агриппою из Неттсгейма и доктором Фаустусом, написанная очевидцем».
Извините, если кого обидел.
Первые два ряда заполнили интеллигентные старушки, пришедшие посмотреть на знаменитого благодаря TV академика. Остальные 18 рядов были заняты школьниками, которых на конференцию загнали «добровольно-принудительно».
Академик начал свой доклад чрезвычайно эффектной фразой:
- Как известно, Михаил Кузмин был педерастом!
Старушки сделали первую запись в своих блокнотиках. Скучающие лица школьников оживились. По залу прошелестел смешок.
- Молчать!!! Слушать, что вам говорят!!! - весь налившись кровью, прорычал Панченко. - А Гиппиус с Мережковским и Философов вообще такое творили, что и рассказать страшно!!!
Тут школьники в порыве восторга принялись обстреливать академика жёваной бумагой.
- А Сологуб с Чеботаревской?! А Блок, Белый и Менделеева?! - не унимался Панченко. - Молчать!!! А Георгий-то Иванов, сукин сын?!..
Зал ликовал».
Совершенно неважно, как было на самом деле. Но атмосферу Серебряного века Панченко передал верно. Поэты и писатели кинулись в омут сексуальных экспериментов, впрочем, довольно наивных в наши времена распространения гондонов и победившей стаканной идеи Коллонтай.
Но тогда простые действия обставлялись мистикой и эзотерикой. Мимоходное блядство, которое для вежливости называлось всякими философскими словами, казалось наполненным особым и иным смыслом. Над обыденной еблей веял образ Софии Премудрой со свечкой в руках.
Одним из углов в разных многоугольниках был Андрей Белый. Он повсюду наследил, и наследил порядочно, чему способствовало его положение эзотерического пророка. Ему не нужен был, или был невозможен обычный акт санитарно-гигиенического перепихивания. Он, наоборот, вступал повсеместно, и с кем ни попадя в духовную связь, а если что адепты сурово стучались в дверь:
- Как смели вы!.. Наш ангел мог запачкать свои ризы…
Кроме его собственного романа «Петербург» все эти три- и более угольники хорошо иллюстрирует брюсовский «Огненный Ангел».
Собственно, весь его сюжет умещается в названии, стилизованном под старину:
«Огненный ангел, или Правдивая повесть, в которой рассказывается о дьяволе, не раз являвшемся в образе светлого духа одной девушке и соблазнившем ее на разные греховные поступки, о богопротивных занятиях магией, астрологией и некромантией, о суде над оной девушкой под председательством его преподобия архиепископа Трирского, а также о встречах и беседах с рыцарем и трижды доктором Агриппою из Неттсгейма и доктором Фаустусом, написанная очевидцем».
Извините, если кого обидел.