А вот от самого поэта Брюсова осталось немного – чем-то судьба стихов такого поэта напоминает бильбоке – обывателя предлагают вспомнить что-то, он вынимает стаканчик, делает взмах рукой… Вылетает крохотный шарик, да ещё привязанный верёвочкой. И тут же вновь скрывается в стаканчике.
Таким шариком для Брюсова было однострочное стихотворение, которое ещё и перевирается всеми возможными способами – «О, закрой свои бледные ноги - О, прикрой свои бледные ноги - Закрой свои бледные ноги - О, накрой мои бледные ноги - Спрячь свои бледные ноги - О, укрой свои бледные ноги». Отчасти оно было рекламным ходом символизма, а пророком символизма был сам Брюсов. Что интересно, так это то, чем отличается нынешнее литературное общество от общества столетней давности. Тогда поэты иногда реально платили за художественный эксперимент. Именно поэтому Брюсова перестали печатать.
Но потом были «Ключи тайн», «Сhefs d’oeuvre» и прочее, были слава и поклонение – и потом был написан «Огненный ангел». А совсем в другой жизни Брюсов станет советским работником, сменит десятки постов и комиссий, вступит в Партию за четыре года до смерти – если верить злым языкам, ускоренной любовью к морфию. Он умер вполне успешным, в своей постели – обстоятельство, которым многие в век будут отмечены далеко не все литературные смерти.
Но история была к Брюсову безжалостна, главным революционным поэтом стал совсем другой поэт, тоже, правда, славившийся эпатажем. Если Брюсов пугал публику, говоря «Родину я ненавижу», то идущие вослед уверяли, что любят смотреть, как умирают дети. Эмигрантские воспоминатели будут безжалостны – индульгенции в виде поэзии у Брюсова не было.
Всё дело в том, что Валерий Брюсов был попсой русской литературы. отсюда всё это политическое и эстетическое флюгерование, отсюда эта любовь к должностям и заседаниям – и отсюда эта популярная эзотерика.
Извините, если кого обидел.
