- Конечно! - совсем не натужной, но очень нехорошей улыбкой ответила мне бывшая подруга Лёни Гольденмауэра.
- Но сейчас не полночь? – ещё сопротивлялся я.
- Милый, ты забыл о переводе времени.
Я уже стал милым, а значит, что от неприятностей было не отвертеться.
Достал я снова табак и трубку, табак был хороший, ароматный, но спутница моя вдруг чихнула так сильно, что присела на корточки. Эхо отозвалось будто бы во всём лесу, чихнуло сбоку, сзади, где-то далеко впереди.
Я устыдился, но всё-таки закурил.
И мне показалось, что стою я не в пустынном лесу, пусть даже и с красивой голой бабой рядом, а на людной площади – потому что всё копошится вокруг меня, рассматривает, и понял тогда, как ужасно видать обжиматься и пихаться на Красной площади – действительно замучают советами.
Свет становился ярче, и, наконец, очутились мы на краю поляны. Мы были там не одни – посередине сидели два уже виденных мной ботаника, между ними лежал огромный гроссбух. Один ботаник водил пальцем по строчкам, а другой держал в руках огромный хвощ и искал глазами источник света.
Моя спутница погрозила им пальчиком.
- Люли-люли, на вас нюни, – строго сказала она.
И два ботаника пожухли, трава у них в руках обвисла.
Теперь я понял, что значило на самом деле выражение – «иметь довольно бледный вид». Ботаники его приобрели мгновенно, правда, были этим не очень довольны.
Бывшая мосластая сделала короткое движение, налетел ветер, и обоих ботаников как ветром сдуло, как рукой сняло.
- Бу-бу-бу, - доносилось из-под пня.
-Э-эээ-эээ-э… - блеяло с макушки берёзы.
Высунулись, казалось, какие-то лица и морды из травы, кустов и высокой травы. Да что там лица – хари какие-то просунулись отовсюду – огромные, страшные.
И увидел я впереди свет, и пошёл на него, спотыкаясь и дыша тяжело и хрипло.
Вот вы ведь писатель? А скажите, как правильно говорить папортник или папоротник?
Язык застрял у меня во рту.
- Прп… Парпртк… Парпортнк…
Я ещё что-то добавил, но уже совсем не слышно.
Извините, если кого обидел.
