Тогда, чтобы отвлечь внимание, Кравцов сказал кокетливо:
- Вы ничего не замечаете?
Мы ничего не замечали. Тогда он указал на свежий шрам посреди лба.
- Две недели в бинтах, - сказал он гордо. – Вам какую версию рассказать – официальную или неофициальную?
Мы не знали, какую лучше, и согласились на официальную.
Кравцов разлил вино и сказал печально:
- Я вешал тёще жалюзи. Я боролся с ними, как с иностранным врагом. В тот момент, когда я, было совсем победил их, и ухватил за край, они сорвались со стены и ударили меня в лоб. Я залился кровью, и меня повезли в травмопункт.
- Эка невидаль, - сказал Рудаков. – Я вот тут боролся с буровым станком. Это тебе не станок для бритья.
- Вот придёт Кричалкин с тортиком, он нам и не то расскажет, - сказал своё Синдерюшкин.
И действительно, не прошло и десяти минут, как от станции послышался вой удаляющейся электрички, а вскоре появился и сам Кричалкин. Тортик мотался в его руке, как гиря.
Никакой девушки с ним не было. Торт был неметафоричен, матерьялен и увесист.
Кремовый дворец в картонном поддоне был водружён на стол, а Кричалкин уселся на старый сундук и стал проповедовать.
- Не затупились ли наши лясы? - сказал Кричалкин. – Помните, что, сегодня ночь накануне Ивана Купалы?
- Надо выпускать солнечных кроликов, – заметил я. – Особенно важно это делать в полночь.
- Можно попрыгать с голой жопой через костёр, - Рудаков, вкусив расстегаев, стал брутален. – Вон, кострище ещё на ходу.
Извините, если кого обидел.