- Только странно, что они без костра сидят, - гнул своё Синдерюшкин. – Сварили б чего, пожарили – а то сели три мужика у речки, без баб… Поди, без закуски глушат.
Я глянул в сторону Гольдемауэра, но тот ничего не говорил, а смотрел в сторону кладбища.
Кладбище расположилось на холме – оттого казалось, что могилы сыплются вниз по склону. Действительно, недоброе это было место. Дверцы в оградках поскрипывали - открывались и закрывались сами. Окрест разносились крики птиц - скорбные и протяжные.
- Улю! Улю! - кричала неизвестная птица.
- Лю-лю! – отвечала ей другая.
Но что всего неприятнее, в сгущающихся сумерках это место казалось освещённым, будто на крестах кто-то приделал фонари.
- Ничего страшного, - попытался успокоить нас Гольденмауэр. – Это фосфор.
- К-к-акой фосфор? – переспросил Синдерюшкин. – Из рыбы?
- Ну и из рыбы тоже… Тут почва сухая, перед грозой фосфор светится. – Гольденмауэру было явно не по себе, но он был стойким бойцом на фронте борьбы с мистикой. Отого он делал вид, что его не пугает этот странный утренний свет без теней.
– В людях есть фосфор, а теперь он в землю перешёл, вот она и светится.
- Тьфу, пропасть! Естествоиспытатели природы, блин! – Рудакова этот разговор разозлил. – Мы опыты химические будем проводить, или что? Пошли!
Тропинка повела нас через космическую помойку, на которой, кроме нескольких ржавых автомобилей лежали странные предметы, судя по всему – негодные баллистические ракеты. Какими милыми показались нам обёртки от конфет, полиэтиленовые пакеты и ржавое железо – такого словами передать невозможно. А уж человечий запах, хоть и расставшийся с телом – что может быть роднее русскому человеку. . Да, мы знаем преимущества жареного говна над пареным, мы знаем терпкий вкус южного говна и хрустящий лёд северного. Мы понимаем толк в пряных запахах осеннего и буйство молодого весеннего говна, мы разбираемся в зное летнего говна и в стылом зимнем. Мы знаем коричное и перичное еврейское говно, русскую смесь с опилками, фальшивый пластик китайского говна, радостную уверенность в себе американского, искромётную сущность французского, колбасную суть говна германского. Именно поэтому мы и понимаем друг друга. Нам присущ вкус к жизни. Да.
От этой мысли я даже прослезился, и на всякий случай обнял Рудакова. Чтобы не потеряться.
Жизнь теперь казалась прекрасной и удивительной, небо над нами оказалось снова набито звёздами, а ночь была нежна, и образованный Гольденмауэр раз пять сослался на Френсиса Скотта Фицджеральда.
Извините, если кого обидел.
