Тот Берлин оставался вполне восточным, хоть в нём не было уже Сталин-аллее. Но для молодого Гольденмауэра это путешествие без визы было вполне заграничным. Перед ним лежала страна где делали игрушечные железные дороги PIКO, компьютеры «Роботрон» и фотоплёнку с составным названием «орвохром». Дин Рид ещё плавал туда-сюда по своим озёрам, а Варшавский договор был в состоянии навалять кому угодно – даже своим. Гольденмауэр, вместо того, чтобы искать сервиз «Мадонна» в свободное от музейной работы время, сидел в тёмном музее и пил непривычно хорошее пиво.
Ночью, накануне отъезда он проник в пустой музейный зал, благо это было почти обязанностью. Гольденмауэр прошёл мимо спичечного зиккурата имени Третьего Интернационала, мимо чёрных и красных квадратов, филоновской мясорубки и страшных моноклей Родченко. Он вытащил из подсобного помещения красивую немецкую стремянку и поднялся к потолку. Там, разлапистый, похожий на летучую мышь, висел татлинский махолёт.
Гольденмауэр продел руки в ветхие кожаные петли и отвязался от растяжек. Несколько раз он стукнулся о стены, но скоро дело пошло на лад – он с уханьем пролетел по залу, свалив несколько экспонатов и выпорхнул в окно под крышей.
Стараясь иметь за спиной Солнце, он летел к Стене. Руки с непривычки устали, крылья скрипели, но цель была близка.
Доктор биологии Клопшток поглядел на него в подзорную трубу и аккуратно записал в тетрадке для наблюдений: «Видел большую летучую мышь. Пьяную, или в брачной поре».
После этого Клопшток потерял интерес к феномену – ведь он уже был описан.
Задрав голову, в недоумении, смотрели на татлинский махолёт бойцы Немецкой народной армии в шлемах-казанах, пальцы их замерли на спусковых крючках тоже в недоумении, и Леонид Гольденмауэр благополучно перелетел через серый бетонный занавес.
Солнце обгоняло его, двигаясь, как и он с Востока на Запад, но не успело оно подняться высоко, как Гольденмауэр, отдуваясь как жаба, упал в западноберлинский лес.
Было тихо и пусто, отчётливо стучал дятел. Лёня прислушался к звукам дикой природы – в отместку за предательство ему до обидного мало прокуковали вдалеке.
Он не был никому не нужен – никто не искал его и не спрашивал, зачем он выбрал свободу.
Так началась заграничная жизнь Леонида Гольденмауэра. И вот долгие годы, пока мы боролись против тоталитаризма на своих кухнях, он жировал по иностранным бидонвилям и на каждый ужин имел сочный гамбургер с жареной картошкой.
Оттого и не любил его Рудаков.
Извините, если кого обидел.