Е.Попов. «На кол».
Я с некоторым испугом отношось к современной философии. Причин для испуга у меня множество - как у всякого человека, которого жизнь научила вынимать шнурком продавленные пробки из винных бутылок, копать картошку, вертеть козьи ножки и не хвастаться всем эти только перед моими сверстниками.
Я как-то смотрел и даже рецензировал ежегодник Лаборатории постклассических исследований Института философии Российской Академии наук. Он лет десять назад издавался на французские деньги - это было понятно - современная философия, понятиями которой оперируют все - философия французская.
Дело не в том, что имена французких философов звучат как эвфемизмы, а в том, что всё-таки наши суждения о мире могут быть выражены просто. Та книга, о которой я вспоминаю, была полна странными сочетаниями - структуралист соседствовал с деконструктивистом, а Джойс - со Стайн, которая, как вспоминал Хемингуэй, «не желала говорить и о Джойсе. Стоило дважды упомянуть Джойса, и вас уже никогда больше не приглашали в этот дом. Это было так же бестактно, как в разговоре с одним генералом лестно отозваться о другом».
И среди всего этого были ответы на анкету Михаила Ямпольского: «3.(В какую комьюнити включён?) моё самое непосредственное окружение - 12 сколаров Гетти».
Это был особый, птичьий язык, утрата смысла в котором двано свершилась.
Удивление, испытываемое человеком, впервые соприкоснувшимся с современной философией, сравнимо со сложной реакцией научной общественности на одно открытие, совершённое в 1927 году. Тогда Гейзенберг впервые сформулировал принцип неопределённости, из которого следовало, что чем точнее определена одна из входящих в соотношение координат и импульса величин, тем менее определено значение другой. То есть никакой эксперимент не мог их измерить точнее - неопределённость связана со свойствами мира, а не с качеством измерений. Нечто подобное этой стадии развития теоретической физики пришло и в философию. На пути движения от классической логики она утратила лапидарность и внятность. И (быть может) приобрёла что-то другое, может возвращается XVIII век, когда сочинение од естественно соединялось с работами по дифференциальному счислению. Это была литературная философия - что-то из этих составляющих позволяло писать темно, а что-то - вяло.
Тоска и сейчас лётся в мой стакан - голос мой не громок и место мой невысоко, но я хочу ясности.
Впрочем, тогда, помнится, из книги вывалился листок со списком опечаток - вещь невиданная в современной полиграфии, где «корректор» стало синонимом «симулякра».
Вестник из иного времени, ледериновых переплётов, малиновых томов, полных собраний ответственных издательств: «В случае обнаружения опечаток, брака... указанном томе... будет заменен...1-я Образцовая типография им. Жданова»... Итак, на листке значилось: «... на этой же странице отсутствует последняя строка: «Деррида актуален для моего доклада. Как оказалось (но»».
Это был практический сюжет - тёмный и страшный сюжет современной философии.
Извините, если кого обидел.
