Собственно, это обнаруживают все путешественники в тот момент, когда их судно зажимают льды. Таково суровое правило морских путешествий.
- В старые времена путешественники съедали мокасины, а потом – собак. Или сначала – собак, а потом мокасины… - сказал уныло Носоглоточный Храповицкий.
- Магазины? – заинтересованно спросил Себастьян Перрейра.
- Не помню, - отвечал Кондратий Рылеев.
Уже кончились строганина, солонина и табуретовая настойка. Наша чаша терпения опустела. Костлявая рука голода лезла нам за пазуху. Корабельные кошки, вместо того, чтобы ловить мышей, скреблись у нас на душе. С сожалениями, причитаниями и песнопениями мы вспоминали те дни, когда у нас были маслянистые мослы, с которых текло по усам, кому попало в рот, как мы бесились с жиру, шкворчали как бекон, когда чепуха на постном масле обдавала нас картофельным духом, когда ещё не обсохло у нас на губах молоко и мы точили зубы на молочного поросёнка до еды и чистили после, когда мы топили пожар в ложке воды, а если была бутылка – то лезли в неё сами. Всеми печёнками и всеми фибрами наших очерствелых душ мы мечтали о печатном прянике и бланманже с профитролями. Но на камбузе было пусто, поварская печь заросла трын-травой, не годной в пищу, а в рундуках остались только несколько бутылок с хорошо выдержанным характером.
Отхлёбывая из них, мы, отдавшись на волю ветра и отсутствующих волн, продолжали мужественно исполнять наше предназначение.
Мы держали ухо востро, а язык за зубами, ноги в тепле, а голову в холоде, и, вглядываясь в ледяные поля, искали глазами пищи.
Однажды, правда, к нам залетел какой-то дурацкий голубь с бутылкой пальмового масла в клюве. Но голубь был маленький, и тем, кто зазевался, его не хватило.
Извините, если кого обидел.