Боцман Наливайко тут же выпустил джина из бутылки. Джин вылез из бутылки и сразу же привёл его в скотское состояние. Впрочем, и все мы были не лучше – я клевал носом, лоцман Себастьян Перрейра сучил ногами, наш капитан болтал языком. Служба была запущена, повсюду валялись битые склянки, матросы разбрелись кто куда.
Так прошло несколько лет.
Но в один прекрасное ветреное утро, когда солнце приготовилось вылезти из глубин мирового океана, на горизонте появилась странная точка.
Мы, обратив на неё внимание, лениво рассуждали, что это – Боевой Дерижбандель, гражданский Сратостат или свинтопрульный аппарат неясного назначения.
Мер, впрочем, предпринято не было – какие уж там меры, когда тоска по дому укрыла нас по самое горло и ещё подоткнула со всех сторон простыни.
Точка уже превратилась во вполне осмысленную фигуру гигантских размеров, путешествующую по воде яки посуху. Яки, впрочем, были не при чём.
- Может, - сказал нетрезвый Наливайко, - это известный экстремальный странник Маргеллан?
- А может, - отвечал ему совершенно бухой Себастьян Перейра, - это знаменитый глухонемой путешественник, что путешествует в одиночку. Он обогнул и загнул всё, что можно, был везде, но по понятной причине не может ничего об этом рассказать.
- С другой стороны, - произнёс наш капитан, который был до синевы выбрит и слегка пьян, - это мог бы быть Рыцарь пространного образа. Я ни разу не слышал, чтобы он путешествовал морем.
- Позволю не согласиться с вами, капитан, - забормотал носоглоточный (он был слегка выбрит и до синевы пьян) – фигура приближается и мне видно, что в руках у неё не копьё, а фаллический хуй, а на голове она несёт не ведро, как полагается Рыцарю пространного образа, а Пирамидальную нахлобучку.
- Чего зря рассуждать, - подытожил бухой Кондратий и хватил водочного рома, настоянного на бифитерах.
Фигура приблизилась окончательно и бесповоротно. Оказалось, что это странный корабль с гигантской статуей на борту. Вокруг статуи хлопали надутые паруса, а сама она была изрядно обгажена альбатросами.
В ногах у статуи, по всему периметру палубы стояли ульи, курились смирна и ладан, а с курильней в руках бегал наш приятель Пасечник.
- Вот она, весточка с родины, - удовлетворённо крякнул уже окосевший капитан.
И мы окончательно чокнулись.
Пасечник перелез на наш отважный корабль, и пошёл к нам, бережно переступая через судьбы бесчувственных матросов.
Он напоил нас аспириновой водой, дал похрустеть солёными огурчиками, и мочёной капустой и налил нам утреннего пива.
Говорить нам было не о чем.
Похмельные матросы перетаскали в трюм подаренные Пасечником бочки с мёдом.
И он полез обратно к себе – по кантам и вантам.
Вскоре, гигантская фигура, раскачиваясь, исчезла на горизонте.
- Капитан, мутно посмотрел вокруг себя Кондратий Рылеев, - с кем это вы разговаривали?
- Я не разговаривал.
- Это Наливайко говорил, - подал свой слабый голос я.
Но Наливайко давно спал, и обсудить привет с Родины нам не удалось. Только медовые бочки внушали суеверный ужас впечатлительным матросам, пока из их содержимого не получилась вполне сносная медовуха.
Извините, если кого обидел.
