Березин

Однажды ко мне пришёл писатель midianin.
- Ты же знаешь, - сказал он. - Мы с тобой собираемся напечататься в одном сборнике. Это ничего, что твои тексты хуже моих, но отчего-то твою фамилию решили вынести на обложку, а мою нет. Это совершенно несправедливо. Тем более, у тебя всё есть - давно куплено и стоит на нижней полке книжного шкафа.
- И что? - насторожённо спросил я.
- Мне хочется, чтобы там была моя фамилия. Тогда я подарю эту книгу знакомой продавщице мескаля, и она откроет мне кредит. Ещё один экземпляр мне нужен, чтобы подарить начальству, а третий - чтобы пугать им молодых и талантливых авторов, что приходят ко мне в кабинет. Поэтому, для восстановления спреведливости жизни, мне ничего не жалко.
Давай я дам тебе сто долларов, и ты продашь свою фамилию...
В этот момент, я как всегда, испытывал финансовые затруднения, но всё же колебался. С другой стороны - Василий Мидянин мог отнять у меня что угодно за так (он давно пытается меня исключить из литературного кружка, который я создал по совету aculeata). Да и что, сто баксов-то - лишние?
- Только фамилию? - спросил я, понимая, что меня всё-таки наёбывают.
- Ну да, - сказал midianin. - Именем своим распоряжайся. Оно мне не нужно. Дрянное имячко-то, Владимир Сергеевич, извини, если обидел. А текст внутри книги останетсся твоим - с фамилией там, все дела... Не строчки не поменяем. Итак?
И я согласился. Вот как остроумно я распорядился своей фамилией
Книга вышла.
Теперь я сижу дома и жду, когда midianin привезёт денег. Смотрю в окно:
Что там? Не стадо ли овец гонят по пыльной дороге? Не ратники ли скачут? Не Василий Мидянин ли едет ко мне? Где он, где?

Извините, если кого обидел

Австрийский гастрокритик всё время возвращается к Исаву. Все австрийцы носят на себе первородный грех псизоанализа и прочей ажиотажной философии.
Сам он отсылает к Эрнсту Юнгеру: «На борту корабля я снова убедился в спра­ведливости своего наблюдения - изучение пухло­го меню, предлагаемого три раза в день, скоро превращается в унылую, тягостную повинность. Самые изысканные блюда скоро становятся почти неотли­чимыми на вкус. Так. можно погрузиться в совершен­ное желудочное уныние и от всей души захотеть, как Исав, обыкновенной чечевичной похлебки».

Имеется в виду вот это место: «И сварил Иаков кушанье, а Исав пришел с поля усталый. И сказал Исав Иакову, дай мне поесть красного, красного этого, ибо я устал. От сего дано ему прозвание: Едом. Но Иаков сказал [Исаву]: про­дай мне теперь же свое первородство. Исав сказал: вот, я умираю, что мне в этом первородстве? Иаков сказал [ему] поклянись мне теперь же. Он поклял­ся ему, и продал [Исав] первородство свое Иакову. И дал Иаков Исаву хлеба и кушанья из чечевицы; и он ел и пил, и встал и пошел; и пренебрег Исав первородством».

Гастрокритик считал, вслед Юнгеру, что Исав продаёт первородство не из-за голода и тупости, а из-за пресыщенности, в желании найти простое счастье и отказаться от этой липкой волны пресыщенности. На самом деле, современное общество всё время мечется между полюсами сложности и простоты, изысканность и случайного выбора. Между голодом и жратвой, искусством утоления и удовлетворением биологического котла.

Извините, если кого обидел