Он говорит: «Ты вот хоть и пожил, но не понял того, что всякая власть должна быть с чудесами. Нет чудес — нет и власти. Власть должна быть загадочной, а не будет, так в Ганину яму её. Сразу туда — народ это очень хорошо чувствует.
Я ещё Брежнева помню, как он написал книгу про Целину, так она, его книга, значит, и называлась. У нас в школе поэтому приключился литературно-художественный монтаж. Это когда пионеры стоят полукольцом в актовом зале и по очереди стихи читают или поют какую-нибудь возвышенную песню. Хлеб всему голова. В нашей стране, что никогда не повышала цены на хлеб… Есть хлеб — будет и песня. Я там Маяковского читал: “А если в партию сгрудились малые — сдайся враг, замри и ляг”. К целине и хлебу это не имело отношения, но зато к Брежневу — непосредственное.
Ну а потом я на флот попал, в Севастополь. Там меня сразу в самодеятельность отобрали — я читал со сцены да на плацу всякие патриотические лозунги, читал хорошо и громко — поэтому меня к этому делу и приставили. Если тебе комсомолец имя, имя крепи делами своими, ну и всё такое. Меня, конечно, приписали к какой-то лодке, да я на ней всего раза два и был — так-то больше стихи и лозунги вопил.
И вот однажды приезжает к нам Брежнев. Наше начальство решило гостей порадовать и на площади им показать всё то же — что-то литературно-художественное. Ну, время такое было, всё из себя литературно-художественное, чего там.
Надо мне было пройти по площади одному, прямо перед трибуной встать и речёвку двинуть. Текст я сразу выучил, у меня никогда с этим проблем не было, ничего иного я не боялся. Вот отревели репродукторы “Малая земля, великая земля, братство победивших смерть”, поставили меня, толкнули в спину, и пошёл я, печатая шаг. И тут же облился холодным потом — не помню, где остановиться надо, где встать-то.
Трибуна всё ближе. Там как раз Брежнев стоит, орденами сверкает, и этот… Устинов, кажется. И орденов у него тоже хватает, хоть и чуть меньше. Не помню, Устинов или не Устинов. Но мне не до того — только холодный пот под форменкой.
И тут вдруг мне голос такой в ухо — “Стой!” Негромко так, но вот не захочешь — остановишься.
Я встал, отбарабанил речь, да убрался прочь.
Потом специально на эту площадь пришёл — ну нет, нет там ничего, микрофонов специальных ещё не придумали. Крутил-вертел головой, пока не понял, в чём дело. Так я тебе скажу — это голос власти был, не какого-то там особиста, какой там особист за тридцать метров. Особиста такого в цирке надо показывать.
Нет, это власть со мной говорила.
Правда, один только раз в жизни.
Всё, что хотела, сказала и теперь — молчок».
Извините, если кого обидел