Чтоб, к празднику вставшие затемно,
Глазели на вас обыватели,
Роняя свои канотье?
Александр Городницкий
В песне известного барда кода несколько в другом, но сейчас нам важно то, что традиция самолётной показухи возникла в тот момент, когда первый аэроплан взмахнул крыльями. Или даже раньше – тогда, когда надулись и оторвались от земли воздухоплаватели.
У авиационных смотрин есть две стороны. Первая - беспримесная радость неофита, веселье глаз любителя, отёкшая шея зеваки, которая болит ещё дня два, plane spott'еры подобно террористам фотографируют самолёты, коллекционируют бортовые номера и эмблемы авиакомпаний. Во второй стороне шоу мало, а зато много авиа. Это тяжёлая и нервная работа, что происходит тогда, когда зеваки торчат у полосы и нюхают сгоревший керосин. Другие люди, в этот момент, потея в костюмах, договариваются о встречах. Вот они, сидят в полумраке павильонов, ют семена контрактов. Или, может быть, готовятся собирать посеянный несколько лет назад урожай.
Пилотаж и рёв истребителей для зевак – ибо какое отношение имеют реактивные истребители к гражданской авиации? Почти никакого. Ну, сбивают иногда.
Дело в печальном символе - призраки истребителя, истребляющих зрителей давно начали гулять по миру. И все устроители начали хором повторять, что летать они будут вдали от зрителей и совершенно безопасно. Авиационные праздники издавна повязаны в массовом сознании со смертью, приходящей с неба. Падают огромные самолёты – такие как гигантский Ту-144, который рухнул при загадочных обстоятельствах много лет назад в Ле-Бурже, до крохотных самолётиков, что с незавидной регулярностью падают на головы американцев 4 июля. И это – чрезвычайно странная особенность парадов вообще. Обыватель с интересом смотрит на то, как над ним летят тонны ревущего металла, предназначенные нести смерть. Ему, в том числе. Вот эта крылатая смерть делает стойку, кувыркается, несётся к земле, снова набирает высоту.
Смотреть на гражданского толстопуза, который разгоняется по полосе сверкая десятками иллюминаторов, обывателю не интересно. Это всё равно как вместо танков на советском военном параде разглядывать оранжевую вереницу уборочных машин со щётками и цистернами. А человека влечёт смерть, влечёт приближение к её механическому воплощению, бронированному насекомому или остроносой хищной птице. Вот он, беззащитный, стоит с кривой шеей, лупоглазит небо в ожидании минус-аиста. Вот что меня удивляет – точно так же, как те зеваки, что прогуливались с детьми по Краснопресненской набережной на фоне горящего Белого дома, ловя пыльными ушами свист боевого железа в воздухе. Как лемминги, они только втягивали головы, когда кого-то выкашивали из их пёстрой толпы.
Откуда эта любовь к смерти – мне непонятно.
Но авиашоу должно продолжаться. Must go on. Слетать, как спеть. Или, как действительно пел упомянутый в самом начале Александр Городницкий:
Коляскам тесно у обочины.
Взволнованы и озабочены,
Толпятся купцы и рабочие.
И каждый без памяти рад
Увидеть как в небе над городом,
В пространстве, наполненном холодом,
Под звуки нестройного хора дам
Нелепый парит аппарат…