Один из нас предпочитал играть в компьютерные игры, что предназначены для ломки клавиатуры, «Doom» пел в его телефоне, а по улицам он двигался как Дюк Ньюкем. Другой предпочитал медленный онанизм стратегических игр, он часами мог смотреть на шкалы в углу экрана и улыбаться своим достижениям – два пункта вверх на зелёной и полная стабильность на красной.
Я же любил ночное очарование квестов, запутанные интерьеры чужих комнат, затхлые лестницы старинных особняков и лесистые местности, обильные магическими предметами. Квесты были играми, что обросли правилами и ритуалами – от медлительного коньяка и шерлокхолмсовского пыхтения трубкой до неписанного этикета.
Например, квестоману было запрещено подглядывать в солюшены. Ему запрещено было шелестеть глянцевыми страницами те журналов, что издаются для игровых наркоманов или смотреть их электронные версии.
Зато он может в любое время дня и ночи совершить звонок другу, спросить его о чём-то, путаясь в междометиях, обрисовать ситуацию, и путаясь в числительных описать свои шаги.
Это нормально. Это правильно. Это суть жизни инвестигатора и квестомана. Я часто рассказывал об этом и ещё полдюжины иных правил игры, но однажды, впрочем, это привело к неожиданным последствиям.
Как-то ночью меня разбудил телефонный звонок – так, кстати, начинаются все мерзкие детективные романы. Кругом струилась слякотная зимняя ночь, снег хлюпал под шинами редких автомобилей, а в трубке раздался печальный голос моего друга:
- Знаешь, ко мне пришла смерть, но я не знаю, что ей предложить.
Я сразу все понял. Я представил, как одеваюсь наспех, и осказываясь в снежной воде останавливаю попутную машину, думая: успеть – не успеть, закрыты ли там окна… Длились несколько томительных секунд, и голос снова зазвучал в чёрной пластмассе:
- Видишь ли, смерть хочет паштета, а у меня нет ничего, чтобы его приготовить…
Тут я снова понял всё, но – иначе.
Неделей назад я подарил другу игру имени Монти Пайтона, в которой страшная смерть приходила к бестолковым сквайрам и клала их рылами в тарелки. Лососёвый паштет был несвеж, лососёвый паштет протух, и ничего с этим нельзя было поделать. Перед гостями было не удобно, и перед американскими друзьями было не удобно, но конец и в этом ролике, и в этой игре был один – души, отделённые от тел, садились в души автомобилей, отделённые от жестяных коробок и все летели за смертью точь-в-точь как в известном фильме режиссера Бергмана «Седьмая печать».
Однако тухлый паштет не складывался в компьютере моего друга – укроп был забыт на одном уровне, а луковица – на другом. Придя в себя и чувствуя, как втягиваются мурашки обратно в кожу, я начал уныло и монотонно перечислять рецептуру паштета, которую требовали остроумцы, сочинившие игру.
Затем засунул телефон под подушку и поплыл в московской ночи на встречу с голыми тётками в шлемах для регби, протестантами с презервативами и многодетными католиками, а так же целой сварой старых офисных пердунов, вообразивших себя пиратами.
Вот какую историю я рассказал своим подельникам по игровому миру.