Поэт написал статью о новом поколении, а молодой человек до конца жизни - он сгинул в конце тридцатых годов - помнил об этой встрече.
Молодого человека звали Сметанич, он придумал себе новое имя - Стенич. А поэт был - Александр Блок. История эта хорошо известна.
Дело в том, что сначала Стенич принялся читать Блоку свои стихи. «Слов не было, не было и звуков» - вспоминает Блок. Стихи были дурны. Почувствовав, что они не произвели впечатления, Стенич решил именно произвести впечатление. Текст был подменен акцией. Двадцатилетний собеседник Блока превратился в денди. Тогда, кстати, это слово писалось - «дэнди». Мистификация удалась – Стенич был образованным и умным человеком. Обладая хорошим литературным слухом, он сумел воспроизвести ту унылую ноту, которую тянули русские денди образца 1918 года. Блок поверил, что перед ним - усталое, вымороченное племя. Потерянное поколение петербургской богемы. Для Блока неизвестный поэт был так же удивителен, как для нынешнего писателя-шестидесятника сутолока рейв-пати. Речь идёт о компьютерной литературе, и, разумеется, она выделяется не по способу писания, (мои слова пишутся тоже не стилосом), а по способу мышления. То, что называется постмодернизмом, можно было хотя бы оспорить, хотя бы - прочитать. Но на смену ему приходит нечто иное. Был такой хороший пример - «Птюч», давно куда-то сгинувший. Он обладал всеми признаками нового стиля - и удивительной пустотой, вызывающей даже некоторое недоумение. Оно было сравнимо с пустотой в желудке, которую спустя четверть часа ощущает человек съевший мешок поп-корна. Ничего дурного в поп-корне нет, при сильной моей нелюбви к его запаху, но обидно представлять себе будущее кулинарии, заключённое в поп-корне. Но эта пища всё распространяется, плодится да множится. А хрустальная нота той литературы, что имеет настоящий вкус, уходит туда, где она жила пять-семь веков назад – в монастырь.
Выстуженной зимой 1918 года, идя по петроградской улице, Блок пытался сохранить в себе внутренний порядок и столкнулся с человеком, этот порядок отрицающим - спокойно и безмятежно. На изломе fin de siècle легко впасть в соблазн исторических параллелей. В конце или в начале какого-нибудь века легко говорить о конце или начале чего-нибудь, хотя на деле ничего не кончается: «Мы знаем одно: что порода, идущая на смену другой нова; та, которую она сменяет, стар; мы наблюдаем в мире вечные перемены; мы принимаем участие в сменах пород; участие наше, большей частью бездеятельно; вырождаемся, стареем, умираем; изредка оно деятельно: мы занимаем какое-то место в мировой культуре и сами способствуем образованию новых пород». Это странный, но вечный процесс, хотя литература перестает быть центром общественного притяжения. Она не умирает, нет; но искусство слова перестает быть престижным. Слово замещается представлением, провокацией. Превращённая литература тяготеет к спектаклю.
Мистификаторов довольно много, они уже не притворяются пресыщенными. Пресыщенным быть просто. «Мы все - наркоманы, опиисты; женщины наши - нимфоманки. Нас - меньшинство, но мы пока распоряжаемся среди молодёжи...». Блоковская цитата почти не нуждается в комментариях. Сравнения напрашиваются сами собой.
Теперь на смену денди пришла иная мода - виртуальная реальность. Дело умное, требующее хорошей головы и хорошей техники - в прямом значении этого слова. От самой совершенной техники до куда-то канувшей вместе с «Птючом» приставки к телевизору. Пишется - «dandy». Дело ведь хорошее - в меру, как медицинские препараты.
Беда в том, что потребительское светское общество, оставив малопрестижную литературу, сместив фокус общественного интереса к чему-то другому, не оставило своих привычек. Привычки, сохранившись, создали удивительную смесь французского с нижегородским в среде виртуальной реальности. А самыми простыми случаями виртуальной реальности давно стали средства массовой информации и светская жизнь. Впрочем, это одно и то же.
Выросший в безумное десятилетие девяностых на русской почве чудной кактус западной party удивительно напоминал блоковское описание первой революционной зимы с неестественными людьми, с прокуренным клубом, с авторской ремаркой «В «артистической» выстрелов слышно не было». Это был неосмысленный, нетворческий перенос чужой эстетики в пространство неожиданностей, страну невероятного. Получалось неестественно и неуклюже, как в давнем неприличном анекдоте, где донорская задница отторгает пациента. Новый русский (почти метафора) литературный дендизм с джойстиком в руке и CD-ROM вместо зелёной гвоздики в петлице - явление не очень продуктивное. Пока. Потому что питательный бульон уже булькает, совершают в нём броуновское движение какие-то частицы. Однако, и джойстики тоже куда-то подевались.
Время идёт, настораживает лишь одно - отсутствие созидательного действия.
А игра со словом замечательна тем, что имеет правила. Даже если это правила новые, только что выдуманные. Стенич, мистифицируя Блока, играл с понятиями культуры. Он был человек образованный, внимательный к собеседнику - не без жестокости. Он был переводчиком, литературно одарённым человеком, в конце концов, он всё время работал - во всех смыслах этого слова.
Современный же литературный дендизм удивительно собой доволен. Он не утруждает себя интеллектуальной игрой, довольствуясь игрой просто. Блок пишет в «Иронии»: «Перед лицом проклятой иронии - все равно для них: добро и зло, ясное небо и вонючая яма, Беатриче Данте и Недотыкомка Сологуба. Все смешано, как в кабаке и мгле». При известной терпимости можно пренебречь имморализмом, однако нельзя пренебрегать отсутствием правила, той логики, требованием которой заботился Михаил Кузмин: «Пусть ваша душа будет цельна и расколота, пусть миропостижение будет мистическим, реалистическим, скептическим, или даже идеалистическим (если вы до того несчастны) пусть приёмы творчества будут импрессионистическими, реалистическими, натуралистическими, содержание - лирическим и фабулистическим, пусть будет настроение, впечатление - что хотите, но, умоляю, будьте логичны да простится мне этот крик сердца! - логичны в замысле, в постройке произведения, в синтаксисе».
Итак, речь идёт именно об отсутствии логики, как сдерживающего хаос начала. Сама же по себе борьба с хаосом, создание упорядоченного объекта и есть творчество. Беда в том, что за этим мало мысли, за этим нет текста, слова. Не видно игры мысли - может, она ловко скрывается, но что-то уж чересчур ловко.
Заканчивались «Русские денди» так: «Это очень тревожно. В этом есть тоже, своего рода, возмездие». Всегда возникает естественный вопрос об уровне культуры, которая идёт на смену. Это вечный вопрос. Можно заметить только одно: Стенич был очень умен. Нынешние мистификаторы ему проигрывают.