Написал тут очередное про фантастов.На картигнке, если кого это интересует те самые два бастиона русской литературы.
При этом вспомнил, что про это мероприятие уже как-то рассказал в книжке.
…но это ещё что – я видел переводчика Харписова с его женой. Они приехали на сходку писателей из города Ленинграда-города, меняющего свои названия как перчатки.
Сам переводчик Харписов был мужчина видный, крупный и развитой, а на груди у него горела медаль за взятие острова Даманского – небольшая, но из чистого золота. C этой медали щерился Мао Цзэдун, и все знали – случись что, и Харписов станет переводчиком оккупационных войск на Севере России. Всё дело в том, что переводчик Харписов был чистый китаец, хоть и жил в Петропавловской крепости, слева от входа, рядом с рестораном. К сожалению, я не мог оценить переводов Харписова, так как ничего не понимал ни в китайском языке, ни в теории переводов.
В этот раз на сходку пришли сотни фантастов, потому что все ожидали специального сообщения.
Жена переводчика Харписова делала писателям Доклад и Наставление. Даже я пришёл слушать Доклад и Наставление, хотя и побаивался жены переводчика. Однажды она сделала мне такой типель-тапель, что карьера моя рухнула, финансовое благополучие закончилось, дети мои просили милостыню рядом с Павелецким вокзалом, а издатели при одном упоминании моего имени сразу начинали корчить рожи и утробно хохотать.
Да и в этот раз, увидев меня издали, она сказала мужу:
– Харписов, ударь, пожалуйста, писателя Березина в живот!
Но я обладал острым слухом и, вовремя притворившись гостиничным служащим, бодро подхватил чей-то чемодан и понёс его к выходу.
Фотограф Митрич специально попросил меня показать ему этих людей, потому что его предупредили, что если он их сфотографирует, то будет ему плохо. Его выведут на снег и расстреляют, не дав даже надеть ботинки.
А мужчине без ботинок помирать – как без предсмертного слова.
Потом я решил, что терять мне нечего, и всё-таки пошёл слушать Доклад и Наставление. Жена переводчика Харписова вышла на трибуну, а на трибуне, надо сказать, расправил крылья мохнатый коронованный орёл, и всё прочее было очень тревожно и государственно. Итак, она вышла на трибуну, подпёрла голову локтем, положила щёку на ладонь и посмотрела в потолок.
Зал затрепетал.
Жена переводчика Харписова посмотрела в зал и сказала:
– Все вы пидарасы.
В зале началось шевеление.
– И то, что вы пишете, – срань господня! Да и вся современная литература...
В зале начался ропот и брожение.
– А уж про советскую литературу и говорить нечего! Да! Вы, упыри, попробуйте отличить Трифонова от Бондарева! А? (Она начала горячиться.) А Бондарева от Трифонова? Вам покажи твёрдый шанкр, вы его от мягкого отличите? Нет, скажите? Мудло! Писали б лучше! Работали б над текстом, я бы вам тогда слова дурного не сказала бы. Ну? Нечего ответить?
Брожение в зале усилилось, там проверяли сказанное и возмущались. Фотограф Митрич бегал между рядами, сильно возбуждённый, и щёлкал ценным фотографическим аппаратом.
Начали задавать вопросы. Первым встал такой невзрачный человек, который ездит на все конференции. Он посещает симпозиумы по биологии, съезды стоматологов, конгрессы историков и сходки писателей. И понятно, что его везде бьют, – неясно, откуда он приехал на этот раз, но голова у него была покрыта пластырем, а челюсть прилеплена скотчем. Сам он делал доклад под названием «Трансцендентное и трансцендентальное». Этот человек задал вопрос и, задавая его, говорил так долго, что фотограф Митрич успел пробежать мимо меня три раза. Наконец отлупленный прервался, и тогда жена переводчика Харписова посмотрела на него ласково и сделала неуловимое движение. Когда мы посмотрели туда, где был человек с пластырем, всех стало тошнить, а уборщица этого пансионата уволилась. Причём даже не сдала казённые халат и швабру, а посмотрела на это место, развернулась и ушла куда-то по тропинке среди сугробов.
Потом выступило несколько оппонентов, но их и вовсе было не жалко. Во-первых, некоторые были из других городов, а другие и вовсе зажились на этом свете.
Кстати, назывался Доклад и Наставление совсем не так, как вы подумали, а «Эстетические ориентиры и новая творческая нравственность».
Вечером устроили бал. Все подходили к жене переводчика Харписова и целовали ей бледное колено. Оно распухло, кожа на нем посинела, несмотря на то, что переводчик Харписов несколько раз появлялся возле этого колена с губкой или гигиенической салфеткой и обтирал чем-то душистым сакральный символ. Надо сказать, что некоторые сначала не хотели целовать – оправдывались разногласиями, ломались и гнулись. Но им быстро объяснили, что к чему.
В общем, мы отделались малой кровью. Только ночью переводчик Харписов с женой зашли в номер к фотографу Митричу, перевернули там всё вверх дном и изъяли ценный фотографический аппарат, чтобы никаких снимков точно уж на свете не осталось.
Но я считаю, что Митричу ещё повезло, – куда хуже стоять без ботинок в снегу и выкрикивать дурацкие лозунги перед смертью.
Извините, если кого обидел
