Моё преклонение перед Лотманом началось именно с его комментария к «Евгению Онегину», сделанному для учителей (мои учителя его, увы, не привечали).
Там Лотман пишет, в частности, о том что ориентация отечественных щёголей на английский дендизм началась в десятые годы позапрошлого века: «В отличие от петиметра XVIII в., образцом для которого был парижский модник, русский денди пушкинской эпохи культивировал не утонченную вежливость, искусство салонной беседы и светского остроумия, а шокирующую небрежность и дерзость обращения. Ср. в пушкинском “Романе в письмах”: “Мужчины отменно недовольны моею fatituté indolente, которая здесь еще новость. Они бесятся тем более, что я чрезвычайно учтив и благопристоен, и они никак не понимают, в чем именно состоит мое нахальство — хотя и чувствуют, что я нахал” (VIII, 54). Ср.: Бульвер-Литтон. С. 73.
Слово “денди” появилось в английском языке в 1815 г. (Cochrane A. D. R. In the days of the dandies. London, 1906; Melville L. Beau Brummel. His life and letters. London, 1925). В русские словари попало впервые в 1847 г. (Словарь церковно-славянского и русского языка, составленный Академией наук. 1847. Т. 1), и еще в начале 1820-х гг. воспринималось как необычный неологизм».
Дальше Лотман приводит чудесную запись из дневника Байрона 1821-го года: «Некий щеголь (слово „денди“ тогда еще не появилось) пришел в кофейню П[ринца] У[эльского] и сказал жеманно: “Официант, подайте желе и стакан глинтвейна и протрите мою тарелку душистым луком”. Какой-то морской офицер немедленно спародировал во весь голос: “Официант, подайте стакан чертовски крепкого грога и потрите мне... кирпичом!”» (Байрон Дж. Дневники. Письма. М., 1963. С. 256)» .
Это решительно прекрасная история Байрона наглядно показывает ту реакцию, что вызывает светская жизнь современного русского Лондона, денди, хуенди, и прочая дребедень.
Извините, если кого обидел