Честертон там описывает тайную встречу анархистов, которая не совсем даже тайная, это сон, липкий морок, в ходе которого предводитель сообщает собравшимся о предателе.
«Среди нас сыщик» - говорит он, - «Это Гоголь!», что для русского уха совершенно прекрасно.
Фальшивый Гоголь вскакивает, в каждой его руке по револьверу, но его скручивают и уводят куда-то. Поскольку это сон, то Гоголь не гибнет.
Меж тем, эта сцена с гибелью одного из подчинённых главного негодяя – непреложный элемент всякого фильма бондианы. Там, правда, предатель или нерадивый исполнитель погибает по-настоящему: он проваливается куда-то вниз, и обратно возвращается только дымящееся кресло, его скидывают с дирижабля и прочее в таком же роде.
Немного поразмыслив, я понял, что Честертон, который в своём романе с несколько скучноватым для меня усилием набивает текст аллюзиями на Святое писание, в главе «Пиршество страха» и «Разоблачение» пересказывает Тайную вечерю на свой лад.
Но вот интересно, вот это архетип негодяев за длинным столом в бондиане – это тот же осознанный ход?
И, чтобы два раза не вставать, скажу: удивительная ныне Масленица. С полным отсутствием мусора на улицах. Былочи - что? Выйдешь на крыльцо, и не успеет за твоей спиной доводчик хлопнуть дверью, так сразу понимаешь, кто где срал. А сейчас? Пустота. Нет собачьего говна, нет ноздреватых сугробов, пропали куда-то вмороженные в снег розочки бутылочной оранжереи - след столкновения продвинутой молодёжи. Пустота и солнце вокруг.
Извините, если кого обидел