СЕЛЕЗНЁВСКИЕ БАНИ
Селезнёвские бани ещё при Советской власти снискали репутацию если не "дорогих", то "дороговатых". Публика там была не из простых, то есть не министры какие, конечно, а всё же люди не бедные. Да и то - рядом Высшая партийная школа ( в её зданиях нынче РГГУ), несколько домов АХУ ЦК КПСС, рядом - театр Советской Армии. Железнодорожные профессора идут, разморённые, из своего МИИТа. Но, ещё есть и Москва невидимая - стык в стык к баням находятся корпуса ИИИ им. Духова, где сидели и сидят творцы ядерных боеприпасов.
В общем, это вам не Донские бани в окружении заводов и не какие-нибудь Марьинские "в гаражах".
На фасаде Селезнёвских баннь гордо написано "1851". Меж тем, сам фасад (и, разумеется, корпуса за ним) возведён по проекту архитектора Попова в 1888 году.
Селезнёвские бани, или "Селезни" состоят из двух разрядов - первого (разумеется, подороже) и второго - подешевле, но, на мой взгляд, поинтереснее: там в парной стоит знаменитая конструкция - стальной шест, на котором заместо балерины в трусиках крутится пропеллер. Это непростой механический пропеллер - для перемешивания воздуха и вентиляции.
Его крутят там доброхоты, готовящие пар.
Об этом действе написано много.
Была такая, когда-то знаменитая, книга Анатолия Рубинова "Интимная жизнь Москвы". Она у меня есть, но попытка найти её в отцифрованном виде приводит к конфузу - известно что тебе выдаст Яндекс на её название - миллион ссылок.
Так вот, в этой книге есть раздел, посвящённый общественным баням. Рубинов писал давно, поэтому у него часто упоминаются "баллоны с пивом" - это стеклянные трёхлитровые банки, а не то, чтобы сейчас подумали. Однако картина в парной изменилась мало, и вот как её описывает Рубинов: "Психолог, попади он в баню, удивился бы, как четко делится человечество на лидеров и ведомых. Есть поговорка: «В игре, как в бане, все равны». Голые люди в бане не все равны, хотя нет на них ни погон, ни очков. Лидера узнают и не по телесам. Чтобы возглавить народ, не обязательно быть тучным. Войдет в жарко натопленную полную людей парную мелкий, неказистый мужичонка, оглядит не спеша публику, поглядит вверх, посмотрит вниз и вдруг прикажет:
— А ну выходи! Влажно. Помоем и сушить будем.
И народу второй раз напоминать не надо: подчистую выскочит. Останутся только двое-трое самых охочих до работы мужчин, которые любят власть над собой. Сами раздобудут мётлы — где только достали их? Начинают собирать листву, скрести, потом полными шайками плескать на полок, на ступени, на пол. Утром после санитарного дня не бывает такой чистоты, как после работы добровольцев. А проворнее всех трудится командир. И покрикивает на здоровенных мужиков:
— Как метёшь? Чего в кучу не собираешь?
— Выноси за дверь.
Люди не знают имени своего командира, первый раз видят его, никто его не назначал, а он, мелкий с виду и плюгавый, приказывает, не глядя:
— Отвори дверь — пусть просохнет.
И дверь открывают. И никто не смеет войти в отворенную дверь: потому что дисциплина.
Потом дверь закроют. Останется в парной только командир и два его верных помощника: накидают шайками в горячую печку воды. Это очень деликатное дело — сколько воды плескать, как часто кидать и какую воду — кипяток или холодную. Пар должен получиться сухой. И нельзя залить печь. Иначе тяжелый пар получится.
А тем временем весь банный народ скопился у дверей парной: ждет, когда предложат входить. Командир огрызается на тех, кому не терпится. Выгонит зашедшего в парную. Потом сам выйдет оттуда: надо, чтобы парная осталась одна немного подумать , чтобы пар рассеялся. Никто не знает, когда командир слабым голосом сердито скажет:
— Входи.
И в чистую, раскаленную, свеженькую парную втискивается весь народ. Нет тогда никого на лавках — одни дураки, которые не понимают, что такое настоящий пар. Напрасно льется тут в душах вода — под ними никого. А в набитой людьми парной никто пока не смеет размахивать веником. Если кто попробует, сильный голос крикнет:
— Кому это там чешется?
И все знают, кто это сердится, и все боятся.
После приготовления парной надо подождать, чтобы жар осел, пронзил, успокоился. Всегда неожиданно звучит команда:
— Можно!
И все знают, что это такое. Разом взмахивается несколько десятков веников, и начинается великое хлестание. Стон, кряхтение, радостное истязание. Самые выносливые поднялись на самый верх, где не вздохнуть, где живым изжариться можно. Люди послабее — на лестнице, а внизу — самый хлипкий народ, которому стыдно своей немощи. Среди них рослые богатыри, молодые здоровяки — совестно им стоять здесь, и поэтому они помалкивают. А на самом верху, став на лавку, согнув голову, чтобы не упиралась в потолок, в адском пекле сразу двумя вениками хлещет себя командир, мучает себя что есть силы. Потом он как-то сразу обмякает. Дойдя до предела, бегом скатывается вниз, толкает набрякшую дверь, мчится к душу и, впервые улыбаясь, подставляет себя холодной воде".
В высшем разряде вам дадут бесплатных, то есть, включённых в стоимость, сушек. Кажется, ещё простыню дадут. В первом разряде - кожаные диваны, во втором - традиционные кабинки-купе. Входы разные - встанешь лицом к баням - слева вход в первый разряд, справа, разделённый забором и воротами, вход в дешёвое второе. Причём левый корпус с самого начала был "дворянским отделением", а правый - простонародным.
Одним словом, решай сам, дорогой товарищ - сушки тебе или пропеллер.
Селезни упомянуты ещё Гиляровским. Сам он, впрочем, больше ходил в исчезнувшие Палашёвские - у нынешней Пушкинской площади.
Гиляровским, кстати, интересная история. Из него обычно цитируют фразу "Единственное место, которого ни один москвич не миновал, - это бани". Он, правда, продолжает: "И мастеровой человек, и вельможа, и бедный, и богатый не могли жить без торговых бань". Тут упор именно на слово "торговые", слово, которое у нас замещено непонятным словом "общественные".
Было и слово "коммунальные", были ещё прочие слова...
Но Гиляровский, как ни странно, больше пишет не про жар и пар, а про людей - про посетителей и хозяев, а так же сословные правила банщиков.
Как берутся они из определённых уездов - из Зарайского, кто из Каширского и Венёвского. А северную столицу комплектовал отчего-то Коломенский уезд.
Гиляровский описывал путь банного человека - из мальчиков в парильщики, пространщики, а, если повезёт, в кусочники.
Гиляровский писал о хозяевах бань, как меряются они успехом
Как пускают кровь в банях, предварительно поставив банки.
Как в прежние времена в банях брились, стриглись, стирались и даже рвали зубы.
Пишет Гиляровский про московские бани: "Многие из них и теперь стоят, как были, и в тех же домах, как в конце прошлого века, только публика в них другая, да старых хозяев , содержателей бань, нет, и память о них скоро пропадёт, потому что рассказывать о них некому".
Но вышло так, что пропали и сами бани - торговые, общественные, коммунальные.
Вот пишет Гиляровский про Грузинские бани, которые были так любимы у цыган и жокеев с ипподрома - где они?
Да и где были, вовсе непонятно. Ясно только что в Грузинской слободе, близ Тверской заставы.
И, чтобы два раза не вставать:
Селезневская, 15.
м. Новослободская
Вт-вс 8.00-22.00, пн - выходной.
+7 (499) 978-75-21, +7(495) 978-84-91,
_______________________________________
Лефортовские бани
Оружейные бани
Усачёвские бани
Донские бани
Калитниковские бани
Коптевские бани
Астраханские бани
Тихвинские и Дангауэровские бани
Сандуновские бани
Извините, если кого обидел