***
– Вы скупой? Любите, что прямо – ух, и кутеж, цыгане, бокалы об пол? До конца что бы.
– Бокалы об пол – точно не люблю. Это чужая и довольно глупая эстетика. К цыганам отношусь с некоторой настороженностью, а вот правильно построенный кутёж – довольно сложное искусство. И дело тут не только в деньгах, но и в правильном осознании целей и средств. А так-то – да, скуповат. Лёгких денег в моей жизни никогда не было, а чужих безумств я видел столько, что на свои желаний не осталось.
– Какая самая страшная болезнь?
– Безумие. Мне кажется – да, безумие. С другими болезнями, даже самыми страшными выходит так, что человеку оставляют то, что отличает его от зверей. Он мыслит, с ним можно говорить... Впрочем, наверное, безумие идёт за большой болью, и когда страшные болезни убивают человека, за ними, перед концом приходит безумие.
– Что вы думаете об араских революциях? Нужно ли нам вмешиваться? А Западу?
– Хорошо у вас получилось – почти «арапских». Я про них довольно мало думаю. Вот мой приятель Лодочник года три поработал в Ливии и по этому поводу много что думает – особенно после того, как его с одним чемоданом погрузили на самолёт Министерства по черезвычайным ситуациям, да и вывезли из страны.
А я думаю мало – у меня и знаний мало.
Вмешиваться, чтобы вывезти соотечественников, я думаю, надо.
А вот все остальные вмешательства напоминают мне то, как дети ловят в лесу ежа или крота и начинают их кормить булками и молоком, делать домики зверушкам – и в итоге кроты и ежи жутко мучаются (более, чем на природе), а потом подыхают. Нет, иногда лесных жителей увозят в город, и тогда, прежде чем сдохнуть, они загаживают квартиры, в которых живут дети.
Но, по-моему, и так многие знают, что мир несправедлив, и попытки его быстро улучшить приводят к странным результатам.
– Владимир, а Вам нравятся анекдоты, которые пишут про вас в ЖЖ ? Подозреваю даже иной раз, что вы сами... Мне про Вас и сантехника очень понравился.
– Про сантехника? Анекдоты? Я не видел. Где это?
– Ваш любимый герой в Южном парке?
– Тут как в жизни – нет одного любимого. Самый важный там, тот, без кого мир неполон – Эрик Теодор Картман. Однако любить этого подонка невозможно, как они сами про него говорят: "Да ты, чё, мы и не считали тебя никогда крутым». Ну а сам ты всё время оказываешься поместью Брофловски и Марша, хотя многие, я уверен, считают, что моё поведение в точности повторяет Лео Баттерса.
***
– А почему Вы так боитесь что-то потерять или забыть, все записываете и записываете? Неужели потом все перечитываете?
– Перечитываю и иногда пускаю в дело. Тут КПД как у паровоза – процентов девять. Но для этого стоит содержать специальный шкаф в мастерской, где стоят коробочки с разными винтиками, болтиками, гвоздиками, ушками, петельками, проводочками и лампочками.
***
– Чем Вы сейчас заняты? Чем вообще наполнен Ваш день?
– Ленью заполнен. Вместо того, чтобы работать, уже третий день лежу дома или исправляю ошибки в каких-то старых, ненужных текстах. Учёные люди это зовут прокастинацией. Я заметил, что городской человек, занимающийся продажей букв на вынос, первым делом выучивает это слово.
Вот сейчас пойду, квасу куплю.
Или не куплю.
***
– Вы не пробовали свою память в карточных играх использовать? Или ещё для какой выгоды. Ну, кроме того, что вы пишете.
– Мне кажется, что довольно сложно использовать в карточных играх знание о том, кто придумал выражение «гамбургский счёт» или как относился Тютчев к Жуковскому. Это знания, сдаётся мне, никак не используешь. В карточных играх помогла бы мгновенная фотографическая память, позволяющая запомнить мельчайшие детали рубашки карты вплоть до налипшей пылинки – это мне недоступно.
***
– Какое самое серьезное разочарование Вы испытали?
– Разочарование от того, что жизнь очень быстрая. Только ты разобрался с чем-то, понял, как надо – а это всё стало неактуальным, и жизнь тебе этих вопросов больше не задаёт. Проехали.
***
– Предположим вам нужно срочно подготовить какую-нибудь рецензию, и за это даже платят. Но душа не лежит, хочется тово, этово, допустим на вопросы накопившиеся ответить. Как себя заставляете? Есть ли сложности?
– Ну, рецензии – дело не слишком угнетающее – я за пятнадцать лет научился их писать быстро и складно, это вид приятного ремесла. У меня сшибка с другими текстами, большими, и тут уж начинается то, что учёные люди зовут прокрастинацией, а простые – отлыниванием от работы. Тут нет уникальности, но меня спасает то, что настоящих соблазнов в жизни очень мало – умный разговор или прекрасная женщина.
***
– Когда решишь задачку, то понятно, что цель достигнута. А возникает ли ощущение правоты при написании литературного текста? Или только проверка временем? Да ведь и она не всегда показательна.
– Тут вопрос в том, что есть правота? Если текст литературный, ну, роман и рассказ, то это одно. Публицистический литературный текст – совсем иное. Тут хорошо, чтобы он дошёл до адресата, был прочитан и понят. С прозой и проще и сложнее. Мне приходилось испытывать почти физиологическое ощущение того, как вщёлкивается пазл – вот текста не было, был набор предложений – и тут, щёлк! Он есть, набор предложений стал историей – и ты это видишь лучше прочих. Так что тут не отличий от решения сложной математической задачи. Другое дело, что задачи иногда решают для учёбы, иногда для удовольствия, а иногда – для того, чтобы сделать прибор. Это я к тому, что результат оказывается промежуточным – есть тексты сами по себе – для себя и Бога, а есть написанные для общественного резонанса. Если для резонанса, чтобы умы смутить и человечество ошарашить – тут уж медлить нельзя. Да в этом втором случае, сразу понятно, сработало или нет.
***
– Как вы относитесь к идеям (напр. пассионарности) Л. Гумилева?
– Это сложный вопрос – потому что для разговора о нём двум собеседникам нужно договориться, что такое пассионарность, и как отграничить её понимание Гумилёвым от её понимания (под другими именами) его предшественниками.
Тут ведь дело в том, что Лев Николаевич был человеком поэтическим, увлекающимся, и если перед ним стоял выбор: следовать за своим вдохновением или ступить на скучноватую дорогу проверки и доказательств, то мы знаем, что он делал. Но дело в том, что Гумилёв ещё попал в тот зазор между скукой академической науки и её вульгарной марксистской популяризацией. Ну, и предприятие оказалось успешным, имя – славным, а теории – популярными.
Одним словом, относиться ко всему, что говорил и писал Гумилёв нужно осторожно, но с интересом (если хочешь понять, как устроено общественное мнение).
И, чтобы два раза не вставать - Обнаружил себя на радио.
Извините, если кого обидел
