***
– Какого мультгероя вы бы хотели озвучить?
– Задумался. Дело-то в том, что на ум лезут герои, которые уже кем-то заняты. А хорошие герои всегда кем-то хорошим заняты – ну там Винни-Пух, любезные мне Леоновым, а Карлсон – Ливановым. Не знаю.
Я лучше расскажу, как я чуть не стал сам героем. Я как-то оказался последним учеником Юрия Коваля: меня привели к нему на семинар, а через несколько месяцев он умер. Так что я был не настоящий ученик, не из апостолов.
Но на этом мероприятии меня увидела одна женщина и говорит: «Знаете, что? Вы такой фактурный! А у нас тут будет детский журнал, и писать там будут разные персонажи – Джельсомино, Буратино, Винни-Пух, Пятачок, Незнайка... А вы, вы... Давайте вы будете капитаном Врунгелем!».
Я, не раздумывая, согласился. Только у них дело с этим журналом не заладилось.
***
– В каком темпе протекает Ваша жизнь, т.е. какая у Вас единица времени?
– Я вслед Хармсу всё меряю так: «Прошло несколько колов времени».
***
– Вы обидчивы?
– Я думаю, да. Только я внешне стараюсь этого не показывать – спорить не буду, но «сложу это в сердце своём». Не очень хорошо, но что делать.
***
– Вы бы хотели быть худым? С тем, что вы толстый, вы смиряетесь или это вам нравится?
– Это всё-таки побочный эффект того, что я очень люблю еду. Я люблю её приготовление, запахи и цвет, люблю её звуки, когда она шкворчит и булькает, люблю разговоры в застолье, люблю её во всех проявлениях, ну и, разумеется, есть люблю. Моя шарообразность – следствие всего этого. Хотя, конечно, если бы можно было её избежать, я бы не отказался.
Но есть оборотная сторона – если человека сжигает ужас от несовершенства своей фигуры, то это очень грустно. Главное жить без ужаса и фанатизма: будет человек жить, отказывая себе во всякой радости, мучая себя, а потом – бац! – и его идеальная фигура соскользнёт под трамвай.
– А вам встречались женщины, которых без шуток возбуждала ваша, как вы говорите, шарообразность?
– Не знаю. По крайней мере, я не помню ни одной женщины, чтобы бормотала: «Как хорошо, что ты такой круглый, вот прекрасно, что ты так обширен, хотя у тебя ума, рассудительности, доброты, денег, друзей и жилья в помине нет. Главное, чтобы толщина, милый, остальное – мешает!»…
***
– Вы боитесь смерти? Речь не о мистическом ужасе, а о боязни в рациональном смысле: есть ли страх чего-то не сделать, недосказанные слова...
– Да, боюсь, конечно. И в разных смыслах – во-первых, сам процесс, даже безо всякой мистики, обычно тяжёл. Можно медленно умирать, терпеть какую-нибудь ужасную боль, или повредиться рассудком – «не дай мне Бог сойти с ума, ведь страшен буду как чума». Физическая боль вообще превращает человека в животное – это говорили многие сидельцы-мемуаристы: если тебя мучили и не сломали, то значит, отчего-то мало мучили.
Во-вторых, можешь попасть в ад. Это было бы как-то неприятно. Неизвестно, что там и как – но неприятно, согласитесь.
В-третьих, уж что-что, а недоделанные дела, недосказанные слова всё равно останутся – так мне кажется. Это не значит, что завершать ничего не надо. Но можно задолго до смерти сойти на этой почве с ума.
В общем, важная тема – если ты не просыпаешься каждый день с ощущением ужаса и отчаяния, если тебя не мучает страх смерти и одиночества, то значит, Господь вас хранит и вы себя очень хорошо вели в этом году.
***
– Писатель Березин, вы мой кумир! Как вы относитесь к восторженным поклонницам? И как вы с ними обращаетесь?
– К восторженным поклонницам отношусь насторожённо. Восторг – это ведь дело недолгое и быстро сменяется депрессией. Я читал, что часто восторженные поклонницы потом вооружаются бутылками с кислотой и начинают караулить своих кумиров и членов их семей в подъездах. Этого бы мне хотелось избежать.
Вот если бы они скупали мои книги пачками, а потом раздаривали друзьям – это было бы интересно.
Ну, или присылали мне деньги в надушенных конвертах.
Если конвертов было бы достаточно много, то книги можно и не скупать.
***
– А почему это мы должны Вас развлекать?
– А что вам, жалко что ли?
Извините, если кого обидел
