При этом я впервые сел за клавиатуру в 1983-ем, локальную сеть увидел в 1986-ом, а глобальную в 1989.
Был бы роман говно без палки, я бы не тратил на него моё угрюмое ночное время. Смотрел бы себе и смотрел сейчас французский порнографический канал XXL и горя себе не знал.
И вот, ставя себя на место автора, я думаю - написал бы я, писатель Битов, первый в России роман, построенный на сетевой теме, обосновал бы свои взгляды на проблему - и тут, откуда ни возьмись, приходит упитанный коммерческий упырь Вознесенский и ну печь, быстро как блины романы про то же самое.
И на вопрос "кто у нас тут главный по киберпанку?" орава народу отвечает хором: "Главный по киберпанку у нас коммерческий писатель такой-то".
Тьфу, не то что будь я Битовым, а самим собой, не то что педофилом обозвал бы этого Вознесенского - так просто навешал бы ему люлей по самое не балуйся. Потому что общественное мнение - глупая скотина, что-то вроде пьяного из анекдота:
Пьяный приходит в аптеку и начинает требовать портвейн. Из окошечка отвечают, что это - аптека и портвейном они не занимаются. Пьяный отвечает, что всё понимает, знает, что не задаром, и что вот они, деньги.
Из окошечка возмущенно требуют прекратить.
Пьяный, покопавшись в карманах, добавляет мятый рубль (анекдот старый).
- Побойтесь Бога, - произносит он, получив ещё раз отказ, - это всё, что есть.
- Нет портвейна, нет! - кричит ошалевшая женщина в окошечке.
Наконец, пьяный уходит.
Он возвращается через два часа и видит за стеклом объявление, написанной дрожащей рукой: «Портвейна нет».
- Значит, всё-таки был, - говорит он и вздыхает.
Вот образец той психологии, о которой я говорю. Вот образец рождения мифа, и главное в нём общественная жажда, которая – всё, а общественный имидж – ничто. И даже общественная жажда – которая наше всё.
Но это ещё не всё - между романами условного Битова и условного Вознесенского есть ещё и другая связь.
