То есть это был период производства литературы.
Как всегда, в добыче и производстве, по началу, лет двести назад были самородное золото. Затем возникла некоторая индустрия (а индустрия – это не Литературный институт, это модель жизни – с парижскими и непарижскими кафе, это общественный договор с писателем, в котором невидимыми буквами написано, что он будет писать, а его будут читать (и платить), это журналы – толстые и тонкие, это культ литературы в школе (не только в советской), и вот всё это громоздкое сооружение, разогналось и вышло на предельные обороты в середине прошлого века. Причём взлёт литературы происходил на фоне ужасающей неграмотности населения – и акмеисты путали перчатки с левой руки с прочими перчатками в то время, когда им только в страшном сне могли привидеться избы-читальни и крестьяне-лапотники, что шевеля губами, выводят мелом «Мы – не рабы. Рабы не мы».
Потом – хуяк! – и всё изменилось. Внезапно (То есть, на это понадобилось несколько десятилетий, но это и есть для людей - "внезапно"), вся эта машина вдруг оказалась не нужна, потому что кто-то сообщил поголовно грамотному народонаселению, что можно не читать. Оно и раньше отлынивало от этой обязанности, но теперь с него сняли страх признания.
Тут хороший пример с церковной десятиной – одно дело, когда её принято было платить, а потом как-то неохота. Итак, произошло самое интересное – следите за руками: индустрия уже отлажена, машина производства слов работает как в час перед концом, но кто должен её оплачивать – непонятно. Теперь у тебя перед глазами появляются феномены типа этих уникальных журналистских коллективов (из чистой литературы все сбежали, и деньги оставались только в журналах). Это арьергард говорящего класса, его Брестская крепость, отстреливающаяся из последних сил. Одним словом, это дотационное словопроизводство. (Это не означает, что не производятся удачные слова или даже предложения – производятся, чего там). Но модель общественного договора уже другая – и изумление многих достойных людей сродни изумлению белорусского крестьянина, что привёз в воскресенье яйца в город, а там – глянь: движуха! Выстрелы, крики: «Держаться до последнего патрона! Без нас свободное слово пропадёт»!
Поэтому правильный ответ на восклицания, которые я слышу время от времени «у тех был Мандельштам, а у этих – что?» такой: это одна тусовка, просто растянутая во времени. Просто она произвела Мандельштама (и ещё некоторое количество имён) сто лет назад и с тех пор двигалась по инерции.
И, чтобы два раза не вставать, я скажу ещё о журналистике.
Во многих разговорах (особенно, когда речь заходит об актуальном слове, которое нужно народу, будто хлеб, воздух и штурмовики Ил-2 Красной Армии) происходит путаница между понятиями "журналистика", "глянцевая журналистика" и "вообще журналистика". Они чем-то похожи, но и слова "Милостивый государь" и "Государь император" тоже похожи. То есть, есть довольно много журналистик - что очень часто становится предметом спекуляции: светский хроникёр соотносит себя с Бобом Вудвордом и Карлом Бернстайном, а автор рекламно-туристического издания - с Сенкевичем. И как побьют какого-нибудь сотрудника журнала в баре, так он становится жертвой битвы между Правдой и Неправдой.
Общество спорит как слепые о слоне. Да и чёрт его поймёт, есть ли этот слон в тёмной комнате. Только, произнося все эти очевидные и скучные слова, я не стал бы так пессимистичен - всё как всегда. Доблестей и зла не так много, ну, есть некоторая тревожность людей, которые боятся оказать ненужными, ну так тоже можно понять.
Я в газете не работаю. Нет, немного утешает, что нам, временно неработающим лицам, принадлежит 90% автомобилей "бентли" в этом городе, но это утешение довольно слабое.
Но есть разный тип потери работы - личный и конец социальной необходимости в какой-то страте.
Ну, случилось перепроизводство не очень квалифицированных мужчин и женщин, которые производили некий дотационный продукт. Мне неприятно признаваться, что я один из них, но что уж делать. Но так ведь и обратное не весьма хорошо - выводить из этого ужасное противостояние. Учителям фехтования и выездки тоже пришлось несладко - спрос на них уменьшился. Человек, осознав свою ненужность, либо совершает резкие порывистые движения, либо их не совершает. Второе мне предпочтительнее.
Извините, если кого обидел