Вообще-то это история про Мейерхольда, но, если покопаться, это история про писателей второго ряда, которые интереснее, чем писатели первого. Но если покопаться ещё, то эта история вовсе не о них.
Я чрезвычайно люблю русских писателей второго и третьего ряда. Среди тех, что я читал пристально, внимательно, и перечитывал самые непопулярные вещи – Юрий Герман. У него, в частности, есть одно место в воспоминаниях о Мейерхольде. Герман рассказывает, что он не носил галстуков, расхаживал в коричневых сапогах, в галифе, в косоворотке и пиджаке. И вот однажды, его как молодого драматурга, Мейерхольды повезли его на прием в турецкое посольство. «И тут случился конфуз: швейцар оттёр меня от Зинаиды Николаевны и Мейерхольда, и я оказался в низкой комнате, где шоферы дипломатов, аккредитованных в Москве, играли в домино и пили кофе из маленьких чашек. Было накурено, весело и шумно. Минут через сорок пришел Мейерхольд, жалостно посмотрел на меня и произнес:
– Зинаида Николаевна сказала, что это из-за твоих красных боярских сапог тебя не пустили. Ты не огорчайся только. В следующий раз Зина тебя в нашем театральном гардеробе приоденет, у неё там есть знакомство…
Шоферы дипломатических представительств с грохотом забивали «козла». Какое-то чудище в багровом фраке, в жабо, в аксельбантах жадно глодало в углу баранью кость. Иногда забегали лакеи выпить чашечку кофе. Забежал и мажордом.
– Этого я всегда путаю с одним послом, – сказал Всеволод Эмильевич. – И всегда с ним здороваюсь за руку. Он уже знает и говорит: «Я не он. Он там в баре пьет коньяк».
Мейерхольд подтянул к себе поднос, снял с него чашечку кофе, пригубил и, внимательно оглядевшись, сказал:
– Здесь, знаешь ли, куда занятнее, чем наверху.
В следующий раз надену твои розовые сапоги боярского покроя, и пусть меня наверх не пустят. Кофе такое же, а люди интереснее. Ох, этот народец порассказать может, а?
Долго, жадно вглядывался во всё и во всех, словно вбирая и запоминая живописные группы людей, и неожиданно со сладким кряхтением произнес:
– Как интересно! Ах, как интересно! Ай-ай-ай»!
Дело, конечно не в Мейерхольде, собственно. Вот эта фраза про «чудище в багровом фраке, в жабо, в аксельбантах жадно глодало в углу баранью кость» главнее всего остального. Если Герман придумал всё это с начала до конца, то это ещё лучше. Дипломатическое чудище, кость, шофёры.
Даже можно опустить появление знаменитого режиссёра – эта кода излишня. Надо рассказать про баранью кость и просто прибавить: «Это меня сразу насторожило».
Меня попросили пояснить эту мысль, и я это сделаю, хоть только что и порицал этот метод. Совершенно неважно, съедят ли кого в конце, вытащат ли молодого драматурга из лакейской, или нет. Главное – дать слушателю или читателю самому представить картину, и отчасти придумать финал.
Тут и скрыто то, чем литература спасётся.
Можно и всё рассказать подробно – Наташа вышла замуж за Пьера и проч., и проч. В этом смысле самая хорошая вещь в только что упомянутом финале толстовского романа маленький Балконский предвидит своё страшное будущее, но об этом говорится вскользь, как о пушинке, пролетевшей через комнату.
В тех же воспоминаниях есть и ещё один эпизод. Герман пишет: «Однажды я достал бутылку дефицитного, как тогда говорилось, мозельвейна.
Мейерхольд, пофыркивая, медведем вылез из ванной комнаты, распаренный сел в кресло, велел мне самому отыскать в горке соответствующие вину фужеры. Открыв бутылку, я «красиво» налил немножко себе, потом ему, потом себе до краев. Мейерхольд, как мне показалось, с восторгом смотрел на мое священнодействие. Погодя, шепотом очень заинтересованно осведомился:
– Кто тебя этому научил?
– Официант в «Национале», – с чувством собственного достоинства ответил я. – Там такой есть старичок – Егор Фомич.
– Никогда ничему у официантов не учись, – сказал мне тем же таинственным шепотом Мейерхольд. – Не заметишь, как вдруг лакейству и обучишься. А это не надо. Это никому не надо».
При этом, мало-мальски начитанному человеку, даже незнакомому лично с Егором Фомичом, известно, откуда пошёл этот ритуал. В первый бокал могут попасть вместе с вином, и крошки от пробки. От них-то и избавляют собутыльника, то есть – собеседника.
Так, Мейерхольд совершенно ложно интерпретирует etwas, а потом завершает всё это максимой – совершенно верной.
Это чрезвычайно интересная драматургия.
Но она немного настораживает. Некоторые люди, услышав эту историю, говорили, что Мейерхольд походя выразил презрение к официантам как к классу («никогда ничему не учитесь» у них) и одновременно унизил своего молодого собеседника (косвенно обвинив его в лакействе), который хотел быть учтивым». Как в настоящем театре, мои собеседники додумывали ситуацию. Дело в том, и это видно из его рассказа, что Герман не подлинно учтив, а только рисуется. Он, надувая щёки, наливает вино знаменитости (а знаменитость тоже известный позёр, как это видно из рассказа и как говорят многочисленные воспоминатели), и вот знаменитость объясняет Юрию Герману, что всё это вовсе не так естественно.
Кстати, чтобы два раза не вставать - я тоже не любитель красивых максим – рукописи не горят, ваших стихов не читал, но читал другие, никогда не просите, сами всё дадут. В этих заёмных фразах вообще наглая уверенность вытесняет смысл.
Читал другие стихи, о них и говори. Ничего не проси – так и сам имей мужество смотреть в глаза помирающих домочадцев, не дождавшихся того, что им дадут. Что за фехтование чужими афоризмами? Оно ничего не объясняет, а только сводит любую мысль к шукшинскому "Срезал!".
Драматургия рассказа писателя Германа именно в том, что всё верно. И вино так имеет смысл наливать, что и я сам проделывал много раз. И, одновременно - то, что официанты – народ своеобразный, учиться у них опасно, не говоря уж о прямом лакействе и хамской вороватости некоторых из них.
Правда и то, что называется неловким алхимическим выражением «сфера обслуживания» и внешняя красота её привычек – очень опасная штука. Они загоняют обычные эмоции внутрь, но те никуда не пропадают и ищут себе другой выход.
Вот если у кого-то сын капризничает за столом, то можно дать ему подзатыльник. Официант не может дать подзатыльник клиенту – он идёт на кухню и плюёт ему в салат. А потом, улыбаясь, сдерживая ненависть, несёт этот салат на подносе.
Есть ещё много разных профессий в сфере обслуживания, у которых учиться можно, но занятие это очень рисковое. Например, проститутки – я близко знал нескольких.
В общем, в сфере обслуживания есть такие ухватки, у которых острый не только клинок, но и рукоять.
Извините, если кого обидел