Чем дольше я живу, тем с большим удивлением возвращаюсь я к этой фразе - она отражает чрезвычайно важные изменения в литературе.
Причём в десятках прозаических текстов и воспоминаний я встречаю персонажей, что норовят предложить писателю сюжет как ценность. Но никакой ценности в сюжетах нет - ценность в их воплощении.
Литературный труд стремительно демократизовался и, одновременно, обесценился. Ценность в готовом продукте - шкафах и столах, а не в пилёном дереве.
А сюжетов всего, как известно, четыре.
Их разновидности я могу придумывать по десять раз на дню - для тех, кому лень читать уже написанные книги и сборники анекдотов.
И, чтобы два раза не вставать, о путешествии. Тот же Пушкин писал Нащокину в феврале 1833 года: "Путешествие нужно мне нравственно и физически". Это всё удивительно важно, потому что со временем мне кажется, что путешествие никому нынче не важно, безнравственно и физически опасно.
Миллионы людей снимаются со своих мест, чтобы напиться в местах для себя новых, тошниться в чужой океан, заболеть тропическими болезнями или быть смытыми каким-нибудь цунами.
Причём все эти путешествия (я об этом писал, но лень самому искать ссылку), всё время движутся в направлении большей экзотичености - засрав одно ментальное пространство, "демократизовав" его, человечество движется к новой области - от какой-нибудь Турции к Египту, от Египта к Непалу. И победителем считается первый, кто нарушил какую-то девственность - залез в одну из немногочисленных оставшихся дыр на планете и рассказывает друзьям у камина, как кормил крокодила на Амазонке или собирал грибы в Андах.
В этой погоне за экзотикой есть аналог - одно дело хвастаться, что попал в Лувр, а другое - что попал в запасники Лувра. Одно дело - напиться шотландского виски, а другое - съездить на винокурню в Шотландию. Уже целая индустрия существует для этих прикосновений к натуральному. То есть такая индустрия внутреннего и внешнего хвастовства - глянь, вон на снимке я по колено в натуральном.
Только путешествия с подорожной по казённой надобности - разумная этому альтернатива.
Впрочем, я мизантроп, что с меня взять.
Кстати, в полном виде то самое письмо Пушкина выглядит так: Около (не позднее) 25 февраля 1833 г. Из Петербурга в Москву
"Что, любезный Павел Воинович? получил ли ты нужные бумаги, взял ли ты себе малую толику, заплатил Федору Даниловичу, справил ли остальную тысячу с ломбарда, пришлешь ли мне что-нибудь? Коли ничто еще не сделано, то сделай вот что: 2525 рублей доставь, сделай одолжение, сенатору Михаилу Александровичу Салтыкову, живущему на Маросейке, в доме Бубуки, и возьми с него расписку. Это нужно, и для меня очень неприятно. Что твои дела? За глаза я всё боюсь за тебя. Всё мне кажется, что ты гибнешь, что Вейер тебя топит, а Рахманов на плечах у тебя. Дай бог мне зашибить деньгу, тогда авось тебя выручу. Тогда авось разведем тебя с сожительницей, заведем мельницу в Тюфлях, и заживешь припеваючи и пишучи свои записки. Жизнь моя в Петербурге ни то ни сё. Заботы о жизни мешают мне скучать. Но нет у меня досуга, вольной холостой жизни, необходимой для писателя. Кружусь в свете, жена моя в большой моде — всё это требует денег, деньги достаются мне через труды, а труды требуют уединения. Вот как располагаю я моим будущим. Летом, после родов жены, отправляю ее в калужскую деревню к сестрам, а сам съезжу в Нижний да, может быть, в Астрахань. Мимоездом увидимся и наговоримся досыта. Путешествие нужно мне нравственно и физически".
Извините, если кого обидел