В некоторых случаях возникают удивительные затруднения при разговоре о каком-нибудь персонаже.
И сейчас я поясню, почему.
Я не имею в виду затруднения с определением позиции - трудности разговора о Сталине совсем иного рода. Это столкновения психического состояния людей, их внутренних образов.
За последнее время я не встречал иного разговора, то есть не видел внеэмоционального обсуждения.
Но со Сталиным всё куда понятнее - то есть цепочка выборов (то есть моментов, когда наблюдатель говорит "это в нём хорошо" или "это в нём плохо") известна и описана.
Тоже самое с обсуждениями Наполеона, да и любого вождя.
Я расскажу, о куда более сложном случае.
Тут совершается переход от тиранов к женщине.
Жила себе Лиля Брик, много кого повидала, и наконец, была развеяна по ветру на одной поляне под Звенигородом.
Споры об этой женщине, конечно, не споры о Сталине.
Но вот посмотрите:
Модель первая - это история мудрой и прекрасной женщины, которая осветила собой жизнь большого поэта, затем помогла словом и делом многим другим людям - влоть до режиссёра Параджанова и поэта Сосноры и стала символом русской литературы ХХ века.
Модель вторая - это история не очень умной женщины, пользовавшаяся своим животным магнетизмом и выгодно распорядившаяся им, получавшая пожизненную социальную ренту с имени большого поэта.
Спор между защитниками этих конструкций может продолжаться бесконечно.
Время от времени противники делают шаги друг к другу, каким-то образом объясняя известные им события.
В самом деле, письма её большому поэту почти не требуют пародирования: "Телеграфируй, есть ли у тебя деньги. Я всё доносила до дыр. Купить всё нужно в Италии". И если человек лезет груздем в кузов, занимая кадровую позицию жены, то вместе с социальными дивидендами, налагает на себя обязательства. Если большой поэт неотвратимо двигался к самоубийству, то куда глядела жена? - закономерно спрашивает наблюдатель.
Другой наблюдатель справедливо замечает, что другой большой поэт при живой жене жил с другой женщиной - и вообще, история знает и вовсе причудливые человеческие отношения. и вообще, лазить в постель к большим поэтам - неприлично.
Ему, в свою очередь, возражают, что у поэтов, больших и малых публичный продукт не разделён с собственной жизнью, и если для понимания работы физика Льва Ландау знания о его романах не нужны, то для понимания поэтической работы Маяковского от этого знания никуда не денешься.
Поэт как бы подписывает контракт на публичность личной жизни - с каждым посвящением, с каждым упоминанием этой жизни внутри стихотворения.
В какой-то момент включается фактор личный, фактор личных отношений с людьми, что знали поэтов и их женщин (И этот фактор у меня тоже есть - не всякий захочет обидеть друзей и знакомых, пусть даже косвенно). Настоящий разговор начинается в тот момент, когда вымрут все - до третьего колена.
Но вот с Лилей Брик - очень интересная история.
Разговор о ней так сложен от того, что очень сложно выдержать достойный тон.
Бриков давно ругали - ещё в конце шестидесятых, причём на защиту "вдовы Маяковского" встали очень разные люди - от Симонова до Шкловского. Я эти статьи выдел, ничего особенного в них нет.
Просто статьи эти были напечатаны в мире с высокой ценностью печатного слова. В том мире за публикацией следовали "организационные выводы". И как раз от оргвыводов приходилось защищаться.
Я недаром спрашивал всех о морали и нравственности.
Проблемы морали и нравственности - самые зыбкие.
Сами эти слова - будто двухголовая птица с неразличимой сутью. Причём никто точно не знает этой сути, всё как и положно в "морально-нравственных" делах, определяется интуитивно.
В начале двадцатого века начались эксперименты с этикой.
И образ (образы) Лили Брик посланы нам в качестве удивительного подарка. Её описание даёт возможность сформулировать нечто вроде гейзинберговского принципа неопределённости:
"состояние может быть таким, что x может быть измерен с высокой точностью, но тогда p будет известен только приблизительно, или наоборот p может быть определён точно, в то время как x — нет. Во всех же других состояниях, и x и p могут быть измерены с «разумной» (но не произвольно высокой) точностью. В повседневной жизни мы обычно не наблюдаем неопределённость потому, что значение 
чрезвычайно мало".
Подыскивание бытовых аналогий последнего утверждения (насчёт обыденной жизни) несёт отдельную радость.
Извините, если кого обидел