– А знаешь, – вдруг сказал он. – Давай посмотрим, что там, в твоей посылке? Интересно ведь!
– Да иди ты к бую, – сказал я. – Ты понимаешь, что говоришь? Тебе забава, а я потом не отмоюсь, может.
Он обиделся, и в тот день мы больше не читали.
Начал моросить противный мартовский дождь. Вот она, весна, – впрочем, я старался не жаловаться, ведь чаще всего именно когда заходит речь о погоде, люди наполняют вою речь жалобами и предложениями. Когда холодно и ясно, они жалуются на холод, когда наступит летняя жара – на жару. Манят дождь, а как дождь зарядит, неблагодарные пайщики требуют великую сушь. Гибрид персонажей Искандера с персонажем Олейникова. Как изменится что – так и жалуются. Как поплывут зимние какашки по улицам, как увидим, кто где срал, так вновь заплачут любители психотерапевтического выговаривания. И опять потянутся жалобы, начнутся слёзы в буквах. Нет, уроды, нечего вам жаловаться. Хрен вам в грызло. Не гневите Бога. Нет, я знаю, что всё равно вы будете ныть, высчитывая градусы и миллиметры ртутных столбов, хотя, как я знаю, среди вас нет угрюмых мужиков, копошащихся в яме с дырявыми трубами теплоцентрали или там часовых, мёрзнущих у братских могил. Напрасно я это говорю, ведь всё равно ничего не изменится. Я и сам знаю, но это как писал мой любимый Шкловский: «Мне скажут, что это к делу не относится, а мне-то какое дело. Я-то должен носить все это в душе?»...
И тут же, ожидая машины, в которой увезёт нас Елпидифор Сергеевич отсюда куда подальше, я начал жаловаться. Дождь поливал подмосковную землю, стучал по жестяной крыше.
Ну что за весна, что за ужас? – так я собрался сказать, но вдруг заснул и во сне уже поднялся, обхватил руками проклятый свёрток с иностранной посылкой, сел в приехавшую машину, привалился к плечу Синдерюшкина и сладко зачмокал, покрутив носом.
А вот не заснул бы я тогда – попросил бы вовремя остановить машину и к ночи попал домой, а не в совершенно непонятное, странное место.
Извините, если кого обидел
