Вместо того, чтобы предаваться работе, пьянству, или, на худой конец, блуду, я сегодня ночью думал о таком странном феномене мифостроительства.
Вот к примеру, история с писсуарами в Останкино, которые, как гласил слух, перевесили сообразно невысокому росту нашего Президента, что решил посетить телевизионный центр. Эту историю все уже забыли, но тем не менее, я сегодня о ней снова услышал.
Слух работает самым простым образом - во-первых, Президент наш невысок и, стало быть, должен испытывать ужасные страдания и постоянно думать о длине своего тела. Во-вторых, начальники в Останкино должны испытывать подобострастие, и совершать безумные поступки, исходя из этого подобострастия. То есть, шутка с писсуарами готова и ложится на благодатную почву - огромное количество моих сограждан хочет подтверждений, в психиатрической озабоченности Президента, как и равно, в подхалимстве чиновника. (По мне так для осознания того, что некоторые начальники совершают смешные безумстве, не нужно никакого писсуара, а хватает одного чтения Салтыкова-Щедрина). Но вот история претерпевает все полагающиеся стадии слуха - медленное тление фитиля, затем быстрое горение, взрыв, и медленно оседающую пыль.
Вплоть до снятия масок и итоговых признаний.
Так вот, сегодня ночью я читал диалог об этой истории как о совершенно реальной - и с ремаркой о том, что причудливость жизни замещает любую причудливость вымысла. Но для меня-то эта декабрьская история была уже давней и отгоревшей, а для кого-то новой.
Не в этом дело - она как раз доказывает, что живуча не правда жизни, а искусная её обработка. Это напоминает известный анекдот про Оскара Уальда, что, увидев замерзшего и оборванного нищего, покупает ему новый костюм, но в последний момент сам вырезает на нём ножницами множество "правильных" дыр.
Или вот история - не поймёшь, правда ли, да и тут важно, как рассказать. Но веришь интуитивно, потому что подготовлен десятками книг и фильмов. Почему бы комедии (или чёрной комедии) не произойти в жизни?
Ну, тут есть народные анекдоты, и реально пропагандистские акции, причём не обязательно профессиональные, и даже осознанные акции. Есть та подозрительность обывателя, что, собственно, и даёт ему возможность доверять любой гадости. У Виктора Конецкого есть в путевых дневниках описание одного моряка: "за Арнольдом Тимофеевичем надо глядеть в четыре глаза – не по Московскому водохранилищу плывем. Пятьдесят семь лет. Бывший военный, давно получает пенсию капитан-лейтенанта. Служил в гидрографии на Севере в промерных партиях. Вероятно, отсюда недоверие к любой глубине на карте. "Я знаю, как их меряют! " – говорит Арнольд Тимофеевич с многозначительностью посвященного человека. И ясно делается, что сам он мерил глубины отвратительно. И потому не верит ни одной на карте".
Сальери мёртв и не оправдается никогда, Керенский навсегда одет в женское платье. Власть всегда похожа на руки брадобрея.
Calomniez, calomniez, en restera toujours quelque chose - это принцип верный не тем, что истинный порядок вещей уничтожается, он просто становится неинтересен. (Кстати, об этой цитате всегда ссылаются на Бомарше, но в "Севильском цирюльнике", где действительно много говорят о клевете как таковой, такого выражения нет. Недаром, в в моих любимых комментариях к "Дневнику писателя" говорилось: "Выражение, по традиции ошибочно приписывается Вольтеру и ли Бомарше". Видите, и с клеветой даже не всё ясно.
Человеческий ум всегда легко верит во что-то, к чему склонен сам и что подозревает в других, а все люди, в общем-то одинаковы. Слухи вокруг них - вполне точная наука. «Если из высказывания P следует Q, и Q приятно, то P истинно» [1]
Мы выстраиваем мир под себя, проговариваем его - и нате, он такой, как мы говорили.
[1] </font>Сб. Колмогоров в воспоминаниях под ред. А.Н. Ширяева, — М.: Физматлит, 1993, стр. 377.</font>
Извините, если кого обидел