Причём вспомнили Олега Куваева - нет, не сгинувшего куда-то творца сгинувшей тоже "Масяни",* а автора "Территории".
Как всегда оказалось, что мы оба помним наизусть рассказ "Телесная переферия". Это очень интересный рассказ, который обречён был бы быть плохим - всё против него: какие-то нарушители границы, шпионы, горы - ебануться можно какая экспозиция. Меж тем куваевский рассказ - литература, и ничего с эти не поделаешь.
Потом я рассказал, как украл один сюжет у Максима Осипова, а потом мы обсудили последний роман Дмитрия Львовича Быкова - причём я оный не дочитав, воспылал к этому тексту едкой созидательной завистью.
От такая литературная жизнь - впрочем, Новый Год чаще.
----------------------------------------
* Я никого, конечно, не хочу обидеть, но когда я вспоминаю Масяню и ещё некоторые жизненные явления, то поневоле они вытаскивают из памяти одну цитату: "Но как-то раз, спустя месяц после этой беседы, Горн в поисках темы для серии картинок, которую просило у него издательство иллюстрированного журнала,вспомнил совет чувствительного физиолога - и в тот же вечер легко и быстро родилась первая морская свинка Чипи. Публику сразу привлекло, мало что привлекло - очаровало, хитренькое выражение этих блестящих бисерных глаз, круглота форм, толстый задок и гладкое темя, манера сусликом стоять на задних лапках, прекрасный крап, черный, кофейный и золотой, а главное - неуловимое прелестное - смешное нечто, фантастическая,но весьма определенная жизненность, - ибо Горну посчастливилось найти ту карикатурную линию в облике данного животного, которая, являя и подчеркивая все самое забавное в нем, вместе с тем как-то приближает его к образу человеческому. Вот и началось: Чипи, держащая в лапках череп грызуна (с этикеткой: Cavia cobaja) и восклицающая "Бедный Йорик!"; Чипи на лабораторном столе, лежащая брюшком вверх и пытающаяся делать модную гимнастику, - ноги за голову (можно себе представить, сколь многого достигли ее короткие задние лапки); Чипи стоймя, беспечно обстригающая себе коготки подозрительно тонкими ножницами, - причем вокруг валяются:ланцет, вата, иголки, какая-то тесьма... Очень скоро, однако, нарочитые операционные намеки совершенно отпали, и Чипи начала появляться в другой обстановке и в самых неожиданных положениях - откалывала чарльстон, загорала до полного меланизма на солнце и т. д. Горн живо стал богатеть, зарабатывая на репродукциях, на цветных открытках, на фильмовых рисунках, а также на изображениях Чипи в трех измерениях, ибо немедленно появился спрос на плюшевые, тряпичные, деревянные,глиняные подобия Чипи. Через год весь мир был в нее влюблен.
…Роберт Горн был в довольно странном положении. Талантливейший карикатурист,создатель модного зверька, он года два-три тому назад разбогател чрезвычайно, а ныне, исподволь и неуклонно, возвращался если не к нищете, то во всяком случае к заработкам очень посредственным. Таланта своего он отнюдь не утратил - более того, он рисовал тоньше и тверже, чем прежде, - но что-то неуловимое случилось в отношении к нему со стороны публики - в Америке и в Англии Чипи надоела, приелась,уступила место другой твари, созданию удачливого коллеги. Эти зверьки, куклы - сущие эфемеры. Кто помнит теперь черного, как сажа, голливога в вороном ореоле дыбом стоящих волос, с пуговицами от портов вместо глаз и красным байковым детищем?
Если, вообще говоря, дар Горна только укрепился, то по отношению к Чипи он несомненно иссяк. Последние его портреты морской свинки были слабы. Он почувствовал это и решил Чипи похоронить. Заключительный рисунок изображал лунную ночь, могилку и надгробный камень с короткой эпитафией. Кое-кто из иностранных издателей, еще не почуявших обреченности Чипи, встревожился, просил его непременно продолжать. Но он теперь испытывает непреодолимое отвращение к своему детищу. Чипи, ненадежная Чипи, успела заслонить все другие его работы, и это он ей не мог простить.
Извините, если кого обидел