Была среди Серапионов поэтесса Елизавета Полонская. Это именно про неё, про её стихи:
И мы живем, и Робинзону Крузо
Подобные - за каждый бьемся час,
И верный Пятница - Лирическая Муза
В изгнании не покидает нас -
Шкловский вспоминал, "и, цитируя их, добавлял: "Вот как надо писать!"" . Она проживёт долгую жизнь, и спустя много лет в своих дневниках Евгений Шварц напишет: "Полонская жила тихо, сохраняя встревоженное и вопросительное выражение лица. Мне нравилась её робкая, глубоко спрятанная ласковость обиженной и одинокой женщины. Но ласковость эта проявлялась далеко не всегда. Большинство видело некрасивую, несчастливую, немолодую, сердитую, молчаливую женщину и сторонилось от неё.
И писала она, как жила. Не всегда, далеко не всегда складно.
Она жила на Загородном в большой квартире с матерью, братом и сынишкой, отец которого был нам неизвестен. Иной раз собирались у неё. Помню, как Шкловский нападал у неё в кабинете с книжными полками до потолка на "Конец хазы" Каверина, а Каверин сердито отругивался. Елизавета Полонская, единственная сестра среди "серапионовых братьев", Елисавет Воробей, жила в сторонке. И отошла совсем в сторону от них уже много лет назад.
Стихов не печатала. Больше переводила и занималась медицинской практикой, служила где-то в поликлинике. Ведь она была еще и врачом, а не только писателем".
А в двадцать втором ей было тридцать два года, и реальность вокруг неё начала закрываться. Но пока воздух был свободен, движения не скованы, и она написала балладу "Побег". Но что-то иное было уже в воздухе, и поэтому "Побег" выдавался сначала за стихотворение, посвящённое анархисту Кропоткину. Позже, уже в шестидесятые годы, посвящение поменяло адрес, и побег стал побегом Якова Сверлова из ссылки, но мы видали и не такие трансформации в посвящениях.
У власти тысяча рук
и два лица.
У власти - тысячи верных слуг
и доносчикам нет конца.
Железный засов на дверях тюрьмы.
Тайное слово знаем мы.
Тот, кто должен бежать - бежит.
Любой засов для него открыт.У власти тысяча рук
и два лица.
У власти - тысячи верных слуг.
Больше друзей у беглеца.
Ветер за ним закрывает дверь,
вьюга за ним заметает след,
эхо ему говорит, где враг,
дерзость дает ему легкий шаг.У власти тысяча рук,
как божье око она зорка.
У власти - тысячи верных слуг.
Но город не шахматная доска.
Не одна тысяча улиц в нем,
не один на каждой улице дом,
в каждом доме - не один вход.
Кто выйдет - кто не войдет.На красного зверя назначен лов.
Охотников много и много псов.
Охотнику способ любой хорош -
капкан или пуля, отрава иль нож.
Дурная работа, плохая игра.
Сегодня все то же, что было вчера.
Холодное место, пустая нора.У власти тысяча рук
и ей покорна страна.
У власти - тысячи верных слуг,
страхом и карой владеет она.
А в городе слухи - за вестью весть.
Убежище верное в городе есть.
Шпион шныряет, патруль стоит,
а тот, кто должен скрываться - скрыт.Затем, что из дома в соседний дом,
из сердца в сердце мы молча ведем
веселого дружества тайную сеть.
Ее не учуять и не подсмотреть.У власти тысяча рук
и не один пулемет.
У власти - тысячи верных слуг.
Но тот, кто должен уйти - уйдет.
На север,
на запад,
на юг,
на восток.
Дороги свободны, мир широк.
Итак, Шкловский стал своего рода новым Гумилёвым. Тоже с Георгием, тоже с авантюрным прошлым, только вместо стихов у него под мышкой была теория литературы.
Бежали из Петрограда часто.
Собственно, и сейчас каждый житель или гость северной столицы может примерится к переходу реки Сестры, легко доехав туда на маршрутке.
Перейти эту реку несложно - если, конечно, не тащить на себе рояль или библиотеку. Пограничная охрана была слабой, да и сначала её вовсе не было.
Когда вдоль финской границы стали чаще ходить патрули, то переправлялись на лодках или как Шкловский - по льду.
Как-то, триста лет назад по этому льду с острова Котлин к Выборгу ходил даже тринадцатитысячный русский корпус генерал-адмирала Апраксина. Да не налегке, а с с артиллерией.
За пятнадцать лет до Шкловского, в декабре 1907, по тому же льду бежит Ленин. Это бегство канонизировано и запечатлено на каринах.
Правда, Ленин бежал не из Петербурга к финнам, а из Финляндии в Швецию, вернее - на один из островов, где шведский пароход делал остановку.
В Гражданскую войну бежали много и часто.
Это был бизнес - контрабандисты водили людей, как нынче везут нелегальных эмигрантов в сытые страны.
Иогда, впрочем, контрабандисты сдавали своих ведомых в ЧК - потому что слишком успешный бизнес раздражает не только врагов, но и коллег.
Шкловскому повезло - его перевели. Однако жену его проводник сдал советской пограничной охране.
История эта тёмная, и все участники постарались забыть подробности.
Верно лишь одно - радость и гордость за "своего" Шкловского, который обманул бабушку и дедушку, медведя и лису. Ушёл, укатился колобком.
Это могли сделать многие, что был недоволен новой властью, кто подозревал, что сейчас илил потом его может постигнуть участь всех пушных дворянско-офицерских зверей, кто предчувствовал, как затянутся дырки в занавесе.
Но делали это е все - надеясь, что всё переменится, что жизнь наладится.
Шкловский это сделал за них, оттого за этот поступок его так полюбили даже не самые близкие знакомые.
И оттого они так были обижены, когда Шкловский вернулся.
Извините, если кого обидел.