...Процесс этот сбоил постоянно, машина его скрипела, ломалась, и цели его были достигнуты лишь отчасти. Забегая вперёд, ирония места была в том, что в том же зале спустя некоторое время осудят на смерть часть устроителей.
А тогда Яков Петерс говорил в ходе заседания: "Долгое время история покушения на В. И. Ленина была довольно тёмной: известно было только, что стреляла в него Каплан, сознавшаяся на допросе в принадлежности к партии эсеров черновского толка, но категорически отрицавшая связь с какой-либо организацией означенной партии. Появившееся заявлеие Центрального Комитета партии с.-р. о непричастности к покушению как будто бы подтверждало её слова, что акт был чисто индивидуальным, но по личной инициативе Фанни Каплан, за её страх и совесть.
И только в феврале 1922 года вышедшая за границей брошюра Семёнова (Васильева), бывшего начальника Центрального летучего боевого отряда партии эсеров и руководителя террористической группы, организовавшей целый ряд покушений на ответственных руководителей Российской Коммунистической партии и Советской власти... окончательно развернула перед нами дотоле закрытую страничку не только истории покушения на Владимира Ильича и других вождей, но и целого ряда экспроприаций, грабежей, восстаний и проч... направленных к свержению Советской власти и диктатуры трудящихся".
Итак, началось всё с издания в Берлине тонкой брошюры за авторством Семенова (Васильева). "Военная и боевая работа Партии Социалистов-Революционеров за 1917-1918 гг.".
Её тут же переиздадут в Москве, её будут использовать не только на процессе социалистов-революционеров, но в развёрнутой компании по проявлению народного гнева.
Меж тем, в этой книге был упомянут и Виктор Шкловский и его брат, к тому моменту уже расстрелянный.
Попадание в этот список означало не просто неприятности, это было открытое приглашение на скамью подсудимых. И Шкловский, достаточно много видевший за гражданскую войну понимал уже что к чему.
Что там было о нём написано? А вот что:
"После разгона Учредительного Собрания военная работа Партии продолжалась. Ц.К. стал придавать ей большее значение и уделял ей большее внимание. Военной работой стал руководить член ЦК. Донской (быв. руководитель от ЦК Герштейн уехал для обще-партийной работы в Киев). Гарнизонные совещания, в виду их громоздкости, по соображениям конспиративности, были отменены. Агитационная и организационная работа в воинских частях была в целях её продуктивности распределена пo Отделам; были созданы отделы: Красноамейский, Технический, Броневой, Штабной и Окружной. В отделах работали и не члены партии, разделявшие в основном нашу позицию; руководители отделов назначались Бюро Военной Комиссии. Учитывая постепенное распадение старых полков, как боевых единиц, и значение в будущем формирующейся Красной Армии, мы сосредотачивали особое внимание на работе в Красноармейских частях: на вливании в формирующиеся части возможно большого количества наших людей, подборе нашего командного состава для этих частей и создание наших ячеек. Как я уже указывал, у нас была связь со Штабом Красной Армии через посланного нами туда офицера, занявшего пост помощника Мехоношина. При посредстве этого офицера мы свободно проводили через Штаб своих людей на ответственные командные посты. Таким образом, состоялся целый ряд желательных нам назначений. Например, был назначен Начальником Штаба Красноармейской Пехотной Дивизии поручик с.-р. Тесленко, а через его посредство командирами двух его полков были назначены с.-ры по указанию Военной Комиссии. Командиром Артиллерийской бригады был назначен полковник Карпов(с.-р.), который подбирал в дальнейшем наш командный состав этой бригады (так, командиром одной из бригадных батарей был прапорщик с.-р. Блюменталь). Командир Химического батальона (меньшевик) получил ответственный пост в Главном Артиллерийском Управлении. Через Районные Партийные комитеты мы производили подбор подходящих работников (в порядке партийной мобилизации), по постановлению Петроградского Комитета и вливали их под видом добровольцев в формирующиеся полки. В дивизии Тесленко и в бригаде Карпова были созданы наши довольно значительные ячейки. Первое время (месяца два) Красноармейским Отделом руководил я. Технический Отдел вел работу в Моторно-Понтонном, в Электро-Техническом и Химическом батальонах. Мы пытались вливать и в них наших людей; но влили только в Электро-Технический батальон человека четыре. Наши ячейки в этих батальонах продолжали существовать; командиры батальонов и батальонные комитеты были под нашим влиянием. В заседаниях Технического Отдела участвовали командиры батальонов и представители батальонных комитетов (по одному от каждого). Руководил Отделом Усенко (Член Комитета Химического Батальона, техник-интеллигент). Броневой Отдел вел работу в пятом Броневом Дивизионе в Авто-бронировочных мастерских и в Михайловском гараже (Броневой Дивизион, быв. всецело на нашей стороне, через некоторое время был расформирован).
Активными работниками Отдела были: Шкловский Виктор, специалист по броневому делу, капитан Келлер, Бергман - броневик из бронировочных мастерских, Калховский - председатель комитета 5-го Броневого Дивизиона и двое солдат - один из мастерских, другой из 5-го Дивизиона. Руководителем Отдела был Шкловскиий, его помощником Бергман. Броневой Отдел постепенно создал нелегальный запасный броневой дивизион; мы считали необходимым иметь такой свой дивизион на случай нашего выступления. Пользуясь своими связями среди броневиков, Шкловский (он долгое время был солдатом в каком-то (авто-броневом батальоне) подобрал своих людей - старых броневиков из 5-го Броневого Дивизиона, из Бронеровочных Мастерских и быв. своего батальона. У нас была подобрана команда для восьми - десяти броневых машин, были наготове свои шоффера, свои пулеметчики и артиллеристы. Некоторые из них получали у нас месячное содержание, некоторые - единовременное пособие. У нас был запас бензина, который хранился в специально для этого снятом гараже. Во вновь созданных большевикам броневых частях у нас были некоторые связи: нашими были кое-кто из командных лиц и некоторые шоффера. Но вообще здесь наша работа была слаба. Случалось однако, что иногда у броневых машин, стоявших около Троицкого моста в помещении Цирка, дежурили наши люди; в подобных случаях - в момент выступления - машины могли бы быть просто выведены нами в бой; в противном случае наш нелегальный дивизион снял бы дежурных (дежурило обычно один-два человека). В нашем Броневом Дивизионе было человек сорок. Он был вполне надежен и прекрасно дисциплинирован. Изредка мы устраивали нарочно для испытания дивизиона ложную "тревогу", и дивизион каждый раз являлся весь к указанному часу и на условленную квартиру. Штабной Отдел вёл работу в Генеральном Штабе, в Главном Штабе и в Штабных учреждениях...
Центром тяжести предполагаемого выступления было ожидаемое активное сопротивление Преображенцев. При наличности этого сопротивления мы полагали бросить к полку броневые машины, захватив их силами нашего Броневого Дивизиона, и наши боевые дружины. Семеновский и Волынский полки, предполагалось, выступят и присоединятся. Броневой Дивизион наш был наготове в ожидании предписаний. Я отдал приказ Кононову собрать боевые дружины. Ночью произошло следующее: одна часть Преображенского полка - на Миллионной (полк был разделен на две части на Миллионной и на Кирочной) была захвачена врасплох и разоружена без попытки сопротивления; около другой части стоял броневики стягивались большевистские части. В этой части положение вещей было таково, что солдаты, чувствуя возможность вооруженной стычки разбегались; ушли даже, по сообщению представителя полка, некоторые из наиболее активных и надежных, расставленных им в караул. Настроение в Семеновоском и Волынском полках, когда там узнали о положении Преображенцев, было подавленное. Наши боевые дружины (по неизвестным причинам) не собрались. Не явился ни один человек. (Как сообщил после Кононов, он никак не мог их собрать). Мы сочли дело проигранным и решили не выступать. Организация Филоненко во время этого ожидаемого выступления ничем себя не проявила, показав этим свою полную несостоятельность. После разоружения Преображенского полка Филоненко вскоре уехал из Петрограда, (за ним следили, и он ожидал ареста). Его организация вскоре распалась. (Неоднократно упоминавшийся мною работник Преображенского полка уехал, изверившись в возможность выступления в Петрограде и считая нужным перенести, центр работы на окраины). Ожидалось разоружение Семеновского полка. Полковой комитет созвал полковое собрание, на котором провел по тактическим соображениям несоответствовавшую настроению полка резолюцию доверия Советской Власти. В виду этой резолюции полк не был разоружен. (Впоследствии на фронте перешел на сторону Юденича).
После разоружения Преображенского полка, центром нашего влияния была по-прежнему работа в Красноармейских частях. Работа Красноармейского Отдела усиливалась; продолжалось пополнение нашими добровольцами Красноармейских частей, в особенности артиллерийской бригады Карпова. Эта бригада была всецело под нашим влиянием. Комитет бригады весь был наш. Была созвана Красноармейская конференции из представителей наших групп и активных работников для обсуждения организационных вопросов. В стратегических целях Петроград был нами поделен территориально на участки - "комендатуры" и был создан Боевой Штаб для руководства выступлением. Во главе каждой "комендатуры" стоял назначенный Бюро Военной Комиссии комендант, который должен был держать непрерывную связь с полковыми комитетами и нашими группами в воинских частях его участка, направлять работу наших групп, завязывать нужные новые связи, выяснять месторасположение оружейных складов, силу их охраны; в момент же нашего выступления комендант должен был руководить движением частей по указаниям Боевого Штаба. В первое время существования комендатуры подчинялись непосредственно Бюро Военной Комиссии. После создания Штаба, они были в непосредственном подчинении Штабу, являясь как бы его щупальцами по участкам. Комендантом Невско-Заставского района был Изотов (прапорщик), Обуховского р.-Гаджумов (поручик), Московского района Гинзбург (прапорщик), Литейного - какой-то артиллерийский поручик, Петроградского - Шкловский (брат Виктора Шкловского). Комендантом Выборгского района позднее был назначен Кенигиссер. В Боевой Штаб по соглашению между Бюро Военной Комиссии и ЦК вошли: полковник Постников (с.-р.), Леппер и Виктор Шкловский, (меньшевик). У Донского была одно время мысль ввести в Штаб бывшего министра Верховского. Донской считал, что Верховский для этой роли обладает персональными данными и, кроме того, полагал, что за Верховским, возможно, есть некоторая реальная военная сила. Верховский предложил свои услуги в распоряжении Партии. Было свидание между Верховским, мною, и Леппером, на котором мы, фигурируя, как официальные представители Военной Комиссии, выяснили, что реальной силы за Верховским нет, что у него имеются некоторые персональные связи в военной среде. Его точка зрения на выступление, оказалось, не соответствовала нашим планам: он мыслил выступление не иначе, как в форме чисто военного переворота, и полагал, что в нашем распоряжении имеются достаточные военные силы, которые по нашему предписанию будут брошены на захват большевистских учреждений и пунктов. (Мы же мыслили наше выступление на фоне народного движения в той или иной форме - крупная забастовка, крупная демонстрация и проч.).
В виду всего этого мы были против кандидатуры Верховского в Штаб. Донской, выслушав наши соображения, согласился с нами. Помимо переговоров с Верховским, мы вели переговоры с Парским, занимавшим в то время пост начальника обороны северного фронта. Парский сочувствовал нам и обещал нам содействие при нашем выступлении. Переговоры с ним вела Коноплева (через одного Штабного офицера, с которым она была лично знакома). Был организован Морской Отдел, который работал на судах, стоявших в Петроградской Гавани, в Кронштадте и в Минной дивизии (стоявшей частью, около Обуховского завода, частью около Невского судостроительного завода). Наши работники выступали на собраниях команд судов, проводя точку зрения необходимости [Окончание страницы 22] восстановления Учредительного Собрания. На некоторых судах были созданы наши ячейки. Мы завязали связь с командиром одного из миноносцев, который вскоре оказался под нашим влиянием и принимал активное участие в нашей работе на судах (по убеждению он был значительно правее, беспартийный). Руководил этой работой я. Активное участие принимала Коноплева. Настроение матросов Минной Дивизии было таково, что они готовы были поддержать рабочих в случае их выступления. О нашем существовании узнала некая, работавшая в то время в Петрограде, правая буржуазная организация. Получив о нас представление, как о внепартийной, демократической, офицерской, военной организации, эта организация вступила с нами в переговоры о контакте с нею и о совместном выступлении. Один из ее руководителей - Иванов (присяжный поверенный, по убеждениям нечто вроде октябриста), разыскал через каких-то знакомых - родственников Леппер и явился к нему для переговоров. Считая соглашение с союзниками ошибочным, эта организация полагала необходимым союз с Германией и намечала такой план действий: войти в переговоры с Германским Штабом и, достигнув с ним соответствующего соглашения, двинуть на Петроград несколько немецких корпусов.
Путем немецких штыков произвести захват Петрограда и водворить буржуазное Правительство. В дальнейшем организации рисовался военный союз с Германией и Японией против союзников. Организация была чисто буржуазная, связей с массой у нее никаких не было. Она предлагала нам поддерживать ее и проектируемое ею на будущее время Правительство, предлагала нас финансировать. Мы были против этого единения. Однако снова поставили вопрос перед ЦК. ЦК отнесся резко отрицательно к проектируемому соглашению. Но считал нужным, чтобы мы, в целях информации, поддерживали связь с организацией, стараясь выяснить, что она конкретно делает и беря от нее деньги, но конспирируя от неё, делать вид, что мы идем на соглашение с нею. Связь с организацией поддерживал Леппер, играя в ней по существу роль провокатора. Деньги мы брали, получили тысяч 40 - 50. Иванов два раза ездил в Ставку Начальника Штаба Северного Германского фронта и через Начальника этого Штаба вел переговоры (от имени "Русского Общества") с Начальником Германского Генерального Штаба Людендорфом. Он предлагал Лепперу послать гуда же от нас авторитетного представителя для окончательных переговоров. В это время в Петрограде начиналась большая забастовка рабочих; настроение многих рабочих по нашему учету было антибольшевистское и возбуждённое, в особенности, в Невско-Заставском и Обуховском районах. Военная Комиссия считала момент подходящим для выступления: предполагала призвать рабочих к оружию и, сделав центром нашего выступления Невско-Заставский район, двинуть туда наши боевые дружины, и наш Броневой Дивизион с захваченными броневыми машинами. Мы думали, что рабочие районы, согласно их настроению, по инициативе наших дружинников и броневиков и под их руководством, начнут захват большевистских пунктов, и что к этому выступлению присоединятся настроенные против большевиков матросы Минной Дивизии. Можно было рассчитывать, на помощь Семеновского полка. Представитель комитета Семеновского полка Корнфельд, учитывая настроение командного состава и солдат, обещал поддержку полка в случае выступления рабочих. Кроме того, мы считали, что можно будет двинуть батареи две - три находившейся под нашим влиянием бригады Карпова. Работа нашего Красно-армейского Отдела в это время была в разгаре. Усиливались наши ячейки, росли и крепли связи. Мы надеялись, что в виду этого, нам удастся удержать красноармейские части от активного выступления против нас. Было созвано для обсуждения вопроса о выступлении собрание из представителей Военной Комиссии, Центрального Комитета и Петроградского Комитета. На собрании были, Гоц и Донской - от ЦК, Флекель и 3ейман - от П. К., я и Коноплева - от Военной Комиссии. Я настаивал на выступлении, отмечая нараставшее, по моему убеждению, рабочее движение против большевиков, начинавшее выливаться в активные формы и подчеркивал, что сейчас мы можем действовать на фоне рабочего движения, опираясь на него. Гоц произнес большую речь о недостаточности наших реальных сил и необходимости, ввиду этого, дальнейшего выжидания. При голосовании вопросов я один был за выступление; все остальные - против. Вскоре после этого провалилась наша красноармейская конференция (вторая). Когда пришли с арестом часть участников конференции успела уже разойтись. Но наиболее ответственные и активные работники были арестованы: Леппер, Карпов, Попов (солдат - делопроизводитель Штаба артиллерийской бригады Карпова), прапорщик - хозяин квартиры, на которой происходила конференция. Сразу же после конференции в связи с ней, были арестованы По-стников и Бергман.
Провалилось и наше паспортное бюро, находившееся на той же квартире, где происходила конференция. Этими арестами, особенно арестом Леппера (который был руководителем и организатором и у которого были все связи), работа Красноармейского Отдела была подорвана в корне.
...Я считал, что если мы не возьмем на себя инициативу выступления, Минная Дивизия будет разоружена; наши силы этим будут значительно подорваны, и мы потеряем последние шансы на возможность дальнейших выступлений в Петрограде. Наш Красноармейский Отдел в эту пору (после провала конференции) был почти разбит. Боевой Отдел по настоянию ЦК должен переводиться в Москву. Даже наш Броневой Дивизион начинал постепенно таять, работники его раз'езжались постепенно из Петрограда. По вопросу о выступлении было совещание из представителей Военной Комиссии, ЦК и П. К., на котором я отстаивал свою точку зрения. Гоц от имени ЦК предложил не проявлять нашей инициативы и начать действовать только в том случае, если Минная Дивизия, оказывая вооруженное сопротивление разоружению, выявит себя, как действительно реальная сила. Представители Военной Комиссии - я и Гаджумов - голосовали за выступление; остальные были против. ЦК окончательно пришел к выводу, намечавшемуся еще на 8-м Совете Партии, что нужно оставить мысль об организации выступления в Петрограде и перенести работу на окраины для подготовки выступления там. Началась переброска активных работников, на окраины - в Сибирь, на Украину, в Поволжье. Центр военной работы был перенесен в Саратов. Для руководства этой работой туда выехал Донской. Туда же была переброшена часть нашего нелегального Броневого Дивизиона во главе с Виктором Шкловским. Боевой Отдел, которым продолжал руководить я, переводился в Москву. Туда переехали боевики Центрального Отряда и перебрасывались постепенно наиболее активные дружинники из Петрограда. Оставшиеся в Петрограде боевики во главе с Коно-плевой не прекратили слежку за Урицким. В Москве, к моменту моего приезда туда, была уже организована ранее приехавшими боевиками слежка за Лениным и Троцким. Мы решили на заседании Центрального Боевого Отряда организовать из Петроградских боевиков партизанский военный рабочий отряд, который перебросить целиком по ту сторону Восточного фронта. Я выехал в Саратов с целью нащупать там почву для переброски отряда через фронт и подготовить все необходимое к переброске. Наиболее активными военными работниками в Саратове были Тесленко и Белецкий. Они завязывали связи в Красноармейских частях где создавали наши ячейки. У Донского были связи, через одного полковника с.-р. - почти со всеми командирами Красноармейских частей; все они (по настроению белогвардейцы) обещали поддержку в случае нашего выступления или в случае подхода к Саратову Народной Армии. Относительно переброски отряда я пришел к выводу, что по ряду технических трудностей перебросить отряд целиком вряд ли возможно. Решил перебрасывать боевиков постепенно, каждого в отдельности".
Итак, это вовсе не мемуарное свидетельство.
Это - открытый, то есть публичный донос. При этом адресатом брошюры Семенова является не эмигрантский читатель, и даже не читатель отечественный, а будущие обвинители эсеров.
Это своего рода протокол допроса, который можно использовать не как протокол допроса, а как добровольное признание.
Относиться к достоверности этих сведений нужно соответствующим образом. Текст этой брошюры (или как ещё про ней писали в советских источниках - "книги", по всей видимости, правился неоднократно.
Его читали в ВЧК начальники разного уровня, а потом и сам Сталин. Понятно, что целью этого документа никогда не было восстановление точной картины военной работы эсеровской партии (которая, конечно велась).
То есть, это черновик обвинения.
Извините, если кого обидел.